У нас всегда будет Париж

Было два часа ночи, по-прежнему душно, я стоял в дверях номера и слышал шуршание постельного белья. Жена сказала:

– Забыла тебя спросить, ты достал билеты?

– Да, конечно, – сказал я. – «Конкорд», дневной рейс до Нью-Йорка, в следующий вторник.

Я услышал, как это ее успокоило. Затем она вздохнула и сказала:

– Ах, как я обожаю Париж! Надеюсь, мы вернемся в будущем году.

– В будущем году, – подтвердил я.

Я разделся и присел на край кровати. Из своего дальнего края жена сказала:

– Ты не забыл про пиццу?

– Какую пиццу?

– Как ты мог забыть про пиццу? – полюбопытствовала она.

– Не знаю, – ответствовал я.

Я почувствовал слабый зуд в середине лба и приложил руку к тому месту, куда меня лобызнул напоследок молодой человек, наблюдавший за мной, направляя в нужное русло.

– Ума не приложу, – сказал я, – как я мог запамятовать. Будь я проклят, если знаю.

Мамаша Перкинс остается

Джо Тиллер вошел в квартиру и, снимая шляпу, заметил полноватую женщину зрелых лет, которая разглядывала его и при этом лущила горох.

– Заходите, – обратилась она, глядя в его изумленные глаза. – Энни готовит ужин. Присаживайтесь.

– Но кто… – уставился он на нее.

– Я – Мамаша Перкинс, – хохотнула она, раскачиваясь взад-вперед. Она сидела не в кресле-качалке, но каким-то образом создавалось впечатление, что она раскачивает его. У Тиллера закружилась голова.

– Знакомое имя, но…

– Не бери в голову, сынок. Еще познакомишься со мной. Я приехала к вам погостить на годик или вроде того.

Она добродушно рассмеялась и вылущила горошину.

Тиллер бросился на кухню и призвал жену к ответу.

– Откуда еще черт принес эту слащаво-настырную тетку?!

– Ты же знаешь Мамашу Перкинс из радиопередачи, – улыбнулась жена.

– А тут-то она что делает? – кричал он.

– Ш-ш. Она пришла помочь.

– В чем помочь? – он гневно посмотрел в сторону комнаты.

– Ну, мало ли… – уклончиво сказала жена.

– А куда, черт побери, мы ее денем? Ей же нужно где-то спать?

– Ах да, – ласково сказала его жена Анна. – Ведь здесь же радиоприемник. Ночью она как бы… «возвращается туда».

– Какого черта она пришла сюда, ты что, ей написала? Ты никогда не говорила, что вы знакомы, – бушевал муж.

– Я столько лет слушала ее по радио, – сказала Анна.

– По радио – совсем другое дело.

– Нет. Мне всегда казалось, что я знаю ее лучше, чем… тебя, – сказала жена.

Он стоял в растерянности. Десять лет, думал он. Десять лет затворничества в этой драпированной клетке, в компании уютно мурлыкающего приемника, свечения серебристых радиоламп, бормочущих голосов. Десять потаенных лет келейных заговоров, радио и женщин, пока он приводил в чувство свой трещавший по швам бизнес. Он решил вести себя очень непринужденно и благоразумно.

– Я только хочу знать, – он взял ее за руку, – писала ли ты Мамаше или позвонила? Как она здесь очутилась?

– Она здесь уже десять лет.

– Быть этого не может!

– Сегодня особенный день, – призналась она. – Сегодня она впервые «остается» у нас.

Он отвел ее к старушке в гостиную.

– Уходите, – велел он.

Мамаша отвлеклась от нарезания морковки кубиками и оскалила зубы:

– Бог ты мой! Никак не получится. Все решает Энни. Придется спрашивать у нее.

Его взяла оторопь.

– Ну? – обратился он к жене.

Ее лицо выражало холодность и отчуждение.

– Давайте ужинать.

Она отвернулась и вышла из комнаты.

Джо потерпел поражение.

– Вот это я понимаю, девушка с характером! – сказала Мамаша.

Он встал в полночь и обследовал гостиную. Комната опустела.

Радио еще работало, излучало тепло. Изнутри, словно комариный писк, доносился чей-то слабый отдаленный голосок:

– О Боже, Боже, Боже! О Гесем!

Комната промерзла. Его знобило. Он прижался ухом к теплому приемнику.

– О Боже, Боже, Боже…

Он выключил радио.

Жена услышала, как он юркнул в постель.

– Она ушла, – сказал он.

– Разумеется, – сказала она. – До десяти утра.

Он не стал этого оспаривать.

– Спокойной ночи, детка, – сказал он.

Ко времени завтрака гостиную заливал один лишь солнечный свет. При виде пустоты он громко хохотнул. Словно гора с плеч, словно добрый глоток вина. Он насвистывал всю дорогу до конторы.

Десять часов – время пить кофе. Вышагивая по улице и напевая что-то, он услышал радио напротив магазина электротоваров.

– Вытирайте ноги, – произнес некий голос. – Боже, не хватало еще, чтоб вы в дом грязи нанесли своими башмачищами!

Он замер и описал на улице один оборот, как восковая фигура на холодной медлительной оси.

Он услышал этот голос.

– Голос Мамаши Перкинс, – прошептал он.

Он прислушался.

– Это ее голос, – произнес он. – Той женщины, что была у нас дома вчера вечером.

А как же опустевшая гостиная поздно вечером?

И как быть с одиноким теплым журчащим радио в комнате, далеким, еле слышным голоском, который твердил «О Боже, Боже, Боже…»?

Он забежал в закусочную и бросил пятицентовик в щель таксофона.

Три гудка. Короткое ожидание.

Щелчок.

– Алло, Энни? – сказал он весело.

– Нет, это Мамаша, – ответил голос.

– А-а, – сказал он.

И повесил трубку.