У нас всегда будет Париж

– Понятно, – сказал он. – Значит, ты хочешь все захватить, а меня выставить. Так, старая дрянь?

– Какие выражения! – Она хмыкнула, раскатывая пухлыми пальчиками желтое тесто для пирога-плетенки на его зеленом пресс-папье.

– Кто это? – зарычал он.

– А?

– Кто предатель в этом офисе? – взвыл он. – Кто тебя слушает втихаря за счет рабочего времени?

– Не задавай вопросов – не услышишь лжи[3], – изрекла она, высыпая корицу из его чернильницы на корочку пирога.

– Ну, погоди! – Он с размаха распахнул дверь и побежал мимо секретарши в зал. – Внимание! – Он замахал руками. Печатание прекратилось. Десяток стенографисток и клерков оторвались от своих черных лакированных машинок. – Послушайте, – сказал он. – Есть ли где-нибудь в нашем офисе радиоприемник?

Тишина.

– Вы слышали, что я сказал, – грозно повторил он, пожирая всех горящими глазами. – Есть тут радио?

Дрожащая тишина.

– Обещаю премиальные, гарантирую, что не уволю с работы ту, кто признается мне, где радио! – объявил он.

Миниатюрная блондинка-стенографистка подняла руку.

– В дамском туалете, – пролепетала она. – Тихо включаем во время перекура.

– Слава богу!

В холле он начал колотить в дверь дамской комнаты.

– Есть кто-нибудь? – спросил он.

Молчание. Он отворил дверь. Вошел.

Приемник стоял на подоконнике. Он схватил его, дернув за шнур. Ему казалось, будто он вцепился во внутренности какого-то страшного зверя. Распахнул окно и выбросил. Раздался вопль. Радио разорвалось, как осколочная бомба, на нижней крыше.

Он захлопнул окно и вернулся к дверям офиса.

Офис опустел.

Он взял свою чернильницу и тряс до тех пор, пока из нее не полились…

Чернила.

Подъезжая к дому, он думал о том, что он велел своим подчиненным. Чтоб никакого радио, сказал он. Кто принесет радио, будет уволен. Уволен! Усвоили?

Он поднялся по ступеням и остановился.

У него в квартире шла вечеринка. Он слышал смех жены, как друг другу передавали выпивку, звучала музыка и голоса.

– Ах, Мамуля! Ты у нас одна такая!

– Пеппер, где ты?

– Здесь, папа!

– Пушистик, сыграем в бутылочку!

– Генри, Генри Олдрич, поставь тарелку на место, пока ты ее не разбил!

– Джон. Ах, Джон, Джон!

– Элен, ты выглядишь очаровательно…

– Тогда я и говорю доктору Тренту…

– Познакомьтесь, доктор Кристиан и…

– Сэм, Сэм Спейд, а это Филипп Марло…

– Здравствуйте, Марло.

– Здравствуйте, Спейд.

Взрывы хохота. Кутерьма. Перезвон стекла. Разноголосица.

Джо стал сползать по стене. Теплый пот катился по его лицу. Он схватился за горло, силясь закричать. Эти голоса. Знакомые. Знакомые. Все знакомые. Где он их слышал раньше? Друзья Анны? Но у нее же нет друзей. Ни единого. Он не мог припомнить, как звучат голоса немногих ее друзей. А эти имена? Странные знакомые имена?..

Он сглотнул слюну пересохшим ртом. Он приложил руку к двери.

Щелк.

Голоса исчезли. Музыка прервалась. Прекратился перезвон стекла. Смех унесло вихрем.

Когда он вошел в дверь, ему почудилось, будто он оказался в комнате через минуту после того, как ураган вылетел в окно. Царило ощущение утраты, пустоты, опустошенности, тягостного молчания. Стены стенали от боли.

Энни сидела, глазея на него.

– Куда они подевались? – спросил он.

– Кто? – она попыталась изобразить на лице удивление.

– Твои друзья, – сказал он.

– Какие друзья? – она подняла брови.

– Ты знаешь, о чем я говорю, – сказал он.

– Нет, – упрямо сказала она.

– Что ты сделала? Купила новый приемник?

– Даже если так.

Он шагнул вперед, шаря руками в воздухе.

– Где он?

– Не скажу.

– Все равно найду, – сказал он.

– А я куплю другой, а потом еще, – сказала она.

– Энни, Энни, – сказал он, остановившись. – Сколько ты будешь продолжать это сумасшествие? Разве ты не видишь, что происходит?

Она уставилась в стену.

– Я знаю одно – ты плохой муж, ты пренебрегаешь мной, ни во что меня не ставишь. Ты отсутствуешь, и когда тебя нет – я со своими друзьями. И мы устраиваем вечеринки. Я смотрю, как они живут и умирают, ходят взад-вперед. Мы пьем и заводим романы. О да, ты не поверишь, романы, интрижки, мой дорогой Джозеф! И пьем мартини, дайкири и манхэттены, мой добрый Джозеф! Сидим и болтаем, вяжем крючком или занимаемся стряпней. Даже путешествуем на Бермуды или куда захотим, в Рио, на Мартинику, в Париж! Сегодня вечером у нас была такая отменная вечеринка, пока ты не замаячил тут, как привидение!

– Как привидение! – вскричал он, дико вытаращив глаза.

– Да, – прошептала она. – Ты почти что не настоящий. Словно призрак из другого мира, являешься портить нам настроение. О Джозеф, почему ты не сгинешь?

Он медленно проговорил:

– Ты обезумела. Бог тебе в помощь, Энни, но ты свихнулась.

– Свихнулась или нет, – сказала она наконец, – я приняла решение. Я ухожу от тебя сегодня же вечером к маме!

Он устало ухмыльнулся.

– У тебя нет мамы. Она умерла.

– Я все равно уйду домой к маме, – твердила она без конца.

– Где радио? – спросил он.

– Нет, – сказала она. – Если ты заберешь радио, я не смогу уйти домой. Я тебе его не дам.

– Черт!

Кто-то постучал в дверь.

Он пошел открывать. Пришел домовладелец.

– Прекратите крик, – сказал он. – Соседи жалуются.