У него еще было время

— Гроза, господа пассажиры, — сказала она. — Свинеж не принимает.

— Куда же летим? В Москву?

— Извините, возвращаемся в Пилорамск. Он принимает.

Я глянул в окно. Земли было не видно, а чёрно-сизое небо кругом то и дело корёжили ветвистые, похожие на нерв, да и дёргающиеся, как обнажённый нерв зубной, молнии. Кое-где они свивались в угрожающие клубки. Гром сухо щёлкал и гулко рубил атмосферным колуном. Всё белесовато бесновалось и полыхало вокруг борта. Самолёт, мягко качнувшись, развернулся и полетел обратно.

Он это, точно он, — подумалось мне. Может, он решил взрыв на грозу списать? Или меня истребить задумал? Что же тогда получается? Если он хотел, чтобы я сгинул, зачем тогда приходил и предупреждал? А если не хотел, зачем в Пилорамск возвращает, когда с минуты на минуту рванёт, и когда я совсем уверился, что уж я-то останусь цел? Да и в Пилорамске ли дело? Во взрыве ли АЭС? Не во мне ли тут у него как бы вся и заковыка? Но в чём же это я так уж против него попёр? Или не попёр? Почему он всадил меня в этот порочный, тошный, неразрешимый круг, из которого и сам-то, должно быть, выйти не умеет? В психушку мне нужно было, что ли, садиться? Или остаться самому в Пилорамске и на самом деле погибать со старухой, Бобиком, Аней?.. Душу хоть сохранить, если их — не вышло?

Когда я ступил на хлюпающую глину Пилорамска, было без пяти семь. У него оставалось ещё пять минут на раздумье.

Санкт-Петербург,

ноябрь 1996 года

"ДЕНЬ и НОЧЬ" Литературный журнал для семейного чтения (c) N 4 1997г.