Читаем У него ко мне был Нью-Йорк полностью

И не жаль моих платьев, оставшихся в твоём шкафу. Я не скучаю по коллекции туфель, которые пылятся в коробках, и даже я, хозяйка, уже не назову их фасоны и цвета. Мне не щемит душу при воспоминаниях о кольце, которое я забыла в уборной, а его потом там украли.

Мне жаль только трёх тонн крупной соли, которые ты вымыла из моего организма. Которые мне никто не вернёт. Далеко-далеко-далеко я улетела от тебя, Москва. Но это ведь моими слезами, превращёнными в ядовитый реагент, ты посыплешь замёрзшие улицы зимой. Чтобы другие не поскользнулись, не упали и не сломали о твой лёд сердце…

Южная Каролина

Я дописываю эту книгу в городе Чарлстон, я приехала снимать документальный фильм в Южную Каролину.

Именно в этой командировке, в отрыве от дома в Нью-Йорке, я почувствовала, что мы теперь — семья. Не природой и Богом данная, а отвоёванная у судьбы моими собственными усилиями, понимаешь разницу?

Не родительская, куда тебя определяют изначально, а моя. Мой муж, которого я выбрала осознанно, и моя дочка, которую воспитала и продолжаю каждый день ощущать, что её сознание и душа наполняются ровно тем, что вкладываешь.

Семья как созидание. Это совершенно другая практика — не принятие и наблюдение, а созидание, со-творчество с людьми, которых любишь, взрослая жизнь, которую празднуешь, как фестиваль.

Пока я снимаю здесь, в далёкой Южной Каролине, фильм, не имея возможности оторваться от него ни на минуту, там, в Нью-Йорке, всё работает, функционирует мой дом. Если бы я была ребёнком, я бы нарисовала избушку, из трубы которой, невзирая на моё отсутствие, идёт симпатичный дым клубами.

Ничто не прерывается, не останавливается, тесто схватилось и печётся, семья как организм, который живёт и шумно дышит. Эдакий Тоторо, пузо которого вздымается и опускается, а ты спишь себе на нём. Или, как я сейчас, не спишь, а выпадаешь из цикла на целых десять дней по работе.

Мой ребёнок — подросток теперь, и я, кажется, впервые почти полностью спокойна за неё, и она, видимо, тоже наслаждается своей самостоятельностью рядом с отчимом. Сепарация наша с ней переживается светло и легко.

Пока меня нет, мой Д. научился готовить котлеты и делает их вместе с дочкой. Пока меня нет, моя С. вышла за границы привычного и попробовала суши с сырым лососем, которые раньше отказывалась есть наотрез. Пока меня нет, они прочесали весь Нью-Йорк пешком от Манхэттенского моста до самого Рокфеллер-центра…



Пока меня нет, они залипли на два часа в книжном магазине. Они ходили в Метрополитен-музей смотреть польскую видеоинсталляцию «Бесконечность». Пока меня нет, они ходили в музей Гуггенхайма рассматривать человечков Джакометти.

Я же доезжаю себе вечером до отеля, смотрю на парусные лодки в заливе и медитирую. Безопасность — абсолютно новая ценность для меня, женщины, которая привыкла вечно бегать по острию ножа.

P. S. Так забавно. Вчера, блуждая после съёмки по старому центру города Чарлстона, я зашла в антикварный магазин. Я хотела привезти из этой поездки по американскому Югу какой-то симпатичный предмет, который украсил бы нашу спальню или гостиную. Но я не программировала себя на что-то конкретное, полагаясь на удачу и интуицию. И они не подвели меня. В самой дальней, сильно захламлённой комнате той антикварной лавки я увидела то, что моментально приковало к себе моё внимание.

Это было попадание точно в цель. Пыльные деревянные механические часы. Из пятидесятых, если владелец не соврал. Нелепые. С кукушечкой… Я, не побоявшись испачкать платье, откопала их среди картонных коробок с книгами и сломанной мебели, которая целую вечность ждала ремонта. Я погладила аляповатую искусственную птицу, протёрла краем рукава стекло циферблата и приложила допотопный механизм к уху. Они тикали! Тик-так, тик-так, тик-так. Эти часы шли и, более того, показывали правильное время. И конечно, я не пожалела тогда сотни баксов, я привезу их в Нью-Йорк, пусть кукуют в нашей гостиной.

Не бриллианты и не шёлк

И мне важно быть нежной теперь. Когда не бриллианты и не шёлк — твоя роскошь, а эта новая черта характера, открывшаяся только после миллиона потрясений, войн и попыток исправить мир.

Когда уже и не сосчитать, сколько раз тебя сбивали с ног, а ты поднималась и шла дальше.

Когда ты — словно уставший окровавленный рыцарь, с трудом выживший на поле боя, снимаешь с тела раскалённые доспехи и понимаешь: теперь я разрешаю себе нежность, я — Жанна д’Арк, которая выбрала себя пощадить.

Оказывается, при правильном обращении ты ласковая как щенок, и в глазах твоих снова — доверие к миру, и интонации замедляются и становятся более мягкими. Так бывает, когда после ста лет скитаний наконец-то находишь свой дом. В любви.

Я не о той нежности, которая навязывается с детства маленьким девочкам. Когда запрет на половину чувств и обязательство улыбаться, быть удобной, угодной, услужливой. Тихой, трепетной и терпеливой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русский iностранец

Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски
Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

Город у самого синего моря. Сердце великой Генуэзской республики, раскинувшей колонии на 7 морей. Город, снаряжавший экспедиции на Восток во время Крестовых походов, и родина Колумба — самого известного путешественника на Запад. Город дворцов наизнанку — роскошь тут надёжно спрятана за грязными стенами и коваными дверьми, город арматоров и банкиров, торговцев, моряков и портовых девок…Наталья Осис — драматург, писатель, PhD, преподает в университете Генуи, где живет последние 16 лет.Эта книга — свидетельство большой любви, родившейся в театре и перенесенной с подмосток Чеховского фестиваля в Лигурию. В ней сошлись упоительная солнечная Италия (Генуя, Неаполь, Венеция, Милан, Тоскана) и воронежские степи над Доном, русские дачи с самоваром под яблоней и повседневная итальянская жизнь в деталях, театр и литература, песто, базилик и фокачча, любовь на всю жизнь и 4524 дня счастья.

Наталья Алексеевна Осис , Наталья Осис

Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное