У незримой границы

- Да, инспектор, я прошел мимо, я даже ускорил!

шаг. И не надо этого иронического тона, хоть вам и кажется, что вы имеете на него право. Не знаю, быть может, в горячке боя я бы бросился грудью на пулемет, но подставлять себя под нож хулигана, разнимая пьяную ссору… Я занят серьезной работой, я весь в науке, я просто не вправе рисковать своей жизнью, она принадлежит не мне одному. Мне беспредельно жаль этого симпатичного таксиста, но, скажите честно, выиграет ли общество от того, что на его месте в больнице окажусь я?..

МНС снял очки, нежно подышал на стекла, полез в карман за тряпочкой. Он явно ждал моего ответа, но я молчал. Не знаю, почувствовал ли он в моем молчании брезгливое презрение, но оно там было. В другое время я нашёл бы что сказать этому интеллектуальному мещанину, пытающемуся прикрыть свою трусость изящной словесностью, однако затевать дискуссию сейчас… Нет, это было бы просто неуместно.

Затянувшуюся паузу прервала Сушко:

- Эдуард Юрьевич, вы хотели что-то добавить к своим показаниям?

Свидетель опять уставился на нее своими окулярами.

- Ничего существенного, Галина Васильевна, все, что вспомнил, я рассказал… Разве вот еще что… Когда я подходил к своему дому, они меня обогнали - тот, плечистый, и девушка. Он шел упругим, размашистым шагом, спутница едва за ним успевала…

- Лица ее не рассмотрели? - спросил я без всякой задней мысли, но свидетелю мои вопрос не понравился.

- Я, инспектор, не имею такой привычки заглядывать в лица незнакомым девушкам, это считается дурным тоном.

Сушко поднялась, протянула руку:

- Спасибо за помощь, Эдуард Юрьевич, надеюсь, если понадобится, вы не откажетесь посетить нас еще раз…

Он схватил ее руку и держал, мне показалось, целую вечность, а она не отнимала, и, видимо, его пожатие было ей противным, хотя, по всем признакам, рука его должна быть холодной и скользкой. Мне он на прощанье только кивнул - коротко и сухо - кажется, я ему тоже не приглянулся.

Когда дверь за МНСом закрылась, Сушко расхохоталась:

- Ух, вы злой, Агеев! У вас там все такие?

- Я самый свирепый!

Галина Васильевна бегло просмотрела протокол допроса свидетеля.

- Итак, как я и предполагала, третий был. Ксения Борисовна его не заметила, потому что он стоял в тени дерева, а у потерпевшего, насколько я поняла, вы спросить не догадались.

- Не успел, Галина Васильевна, так будет точнее и…

- И не так болезненно для вашего самолюбия… Давайте прикинем, что дают для розыска новые сведения.

- Примет, кроме самых общих, свидетель не сообщил, а что причиной ссоры с красоткой была ревность, мы предполагали и раньше.

- Да, но мы не знали, что повод для ревности был таким жгучим и обнаженным. Одно дело - догадываться, подозревать в измене, совсем другое - воочию убедиться, что тебе предпочли другого. Сильнейший удар по психике, стрессовое состояние… Теперь можно понять ту ярость, с которой преступник набрасывался на свою бывшую подружку… Что же вы молчите, Дмитрий Дмитриевич, спорьте, если не согласны.

- Все правильно, Галина Васильевна, - улыбнулся я ее нетерпеливости. - Как говорят шахматисты, ход ваших мыслей вполне корректен. А молчу я вот о чем. С самого начала мне было непонятно, зачем преступник залез в кусты, что он там делал. Теперь ситуация проясняется. Третий провожал девушку и должен был возвращаться той же дорогой. В открытую преступник напасть на соперника не решился - тот был выше и сильнее. Вот он и подстерегал его в кустах!

- И таксист принял на себя удар, предназначавшийся другому, - подхватила Сушко. - И тот, другой, которому фактически спас жизнь Миша Носков, тоже затаился, тоже не желает помочь следствию. Нет, это просто возмутительно!

Я невольно залюбовался следователем Сушко. Вот сейчас она была сама собой - порывистой, пылкой, увлекающейся. А та чопорная строгость, которую ода на себя напускает, совсем ей не подходит. Галина Васильевна перехватила мой недостаточно почтительный, выходящий за рамки служебной субординации взгляд и смущенно опустила голову. Мочки ее маленьких ушей запылали рябиновым цветом.

- У вас все, товарищ Агеев? - спросила она, не поднимая глаз.

Уходить не хотелось, и я очень кстати вспомнил о фотографий Валеркиной девушки.

Сушко рассматривала снимок внимательно и придирчиво - чисто по-женски.

- Примерно такой я ее и представляла. Взбалмошная, капризная, развязная. И красивая… Из-за такой можно потерять голову.

- Даже в наш рассудочный век?

- Даже в наш. Не все же такие рационалисты, как… - Не закончив фразы, она впилась взглядом в левый нижний край снимка. - Дмитрий Дмитриевич, смотрите! Что это?

Я обогнул стол и склонился над фотографией. Душистый каштановый локон скользнул по моей щеке. Ну и глаз у этой Сушко! Только сейчас замечаю у ног девицы нечто пушистое.

- Какой-то хвост…

Тонкие ноздри чуть-чуть вздёрнутого носа, Сушко негодующе затрепетали.