У ночи длинная тень

Домой они пошли разными дорогами.

Фитк оборвал свой рассказ, его глаза переливчато блестели.

– Да, очень интересно, – отозвалась я. – Давай прошвырнемся, я присмотрю очередную могилку. Я уже «подсела» на твоих покойничков.

– Детка, а я не говорил тебе, что ты становишься цинична? – засмеялся он.

Я промолчала. Мы шли, шурша осенними листьями, которых становилось все больше, и дышали могильной свежестью.

– Во, тут давай остановимся, – сказала я. – Вот опять фотка девушки на памятнике. Хочу в ее жизнь окунуться.

– Ну что ж, зайдем к ней в гости.

Мы вторглись на узкую территорию могилы и расположились. Фитк произнес:

– Это Галя здесь лежит. Ну, отчего она откинулась, не важно. А жизнь ее вот она, слушай и смотри:

Ой, ну жутко устала она сегодня. Вычиткой завалили – конец квартала, все недоделки пришлось дожать.

После работы шла расслабленно, впитывая в себя оживленный гул улицы, пытаясь отвлечься. Голова раскалывалась, Галя чувствовала, как в висках пульсирует кровь, как шум в ушах то затихает, то снова накатывает, будто волны во время прилива.

Ее слегка пошатывало. Времени еще достаточно, чтобы в кино сходить, или в любимое кафе "Шоколадница". Но ничего не хотелось.

"Поскорей бы добраться до дому. Напиться горячего чаю с сахаром и завалиться в постель…" – всю дорогу от работы до дома думала она. И еще ей думалось: "А наверно, все-таки нельзя делать то, чего не можешь и не любишь. Что не по силам. Только из-за того лишь, чтобы в трудовой книжке красовалось интеллигентное: "корректор"… нельзя… А может, зря я так уж? Что я, хуже других? И к работе привыкну, и в институт поступлю…"

– Галк, привет, – окликнули сзади.

Она обернулась. Ей улыбалась симпатичная девушка. Галя не сразу угнала в ней Нину, недавнюю одноклассницу. Нина ушла в ПТУ из девятого, теперь она уже слесарь какого-то разряда на заводе. Каждый раз, сталкиваясь с Галей, Нина азартно рассказывала о парнях в цехе, и от этого становилось, почему-то, неуютно на душе. Галя выдавливала из себя деловую и, в то же время, ироническую усмешку, говорила:

– Извини, Нин, тороплюсь. Дела. У нас же, знаешь, редакция, а не конвейерное производство…

При чем тут "конвейерное производство", Галя и сама не знала. Так, ляпала, потому что не могла придумать, о чем еще говорить.

Сейчас, увидав подругу, Галя кивнула ей и заспешила домой. Дверь подъезда, дверь лифта…Вынула из сумочки ключ, вошла… Дверь, опять дверь, замызганный паркет, шлепанцы, дверь… Так можно с ума сойти… Она быстро разделась и бухнулась в постель.

А утром разбудил ее мамин голос:

– С пробуждением тебя, коллега, – весело сказала мама. – Садись завтракать.

– Сейчас, оденусь только.

Галка захлюпала по коридору разношенными шлепанцами. Рыжий шкаф, похожий на большого медведя, привычно дремал в комнате с ободранным углом: сюда Галку в детстве ставили после очередной взбучки, и она от злости сдирала обои. Мама их заклеивала, а Галка снова сдирала, и наконец мама махнула на обои рукой…

Распахнула зеркальную дверцу – шкафий глаз, как она говорила, когда была маленькая. Вытащила свое синее с полосками платье. Сама его в прошлом году заузила и укоротила. Раньше ходила в нем на школьные вечера, теперь – на работу… Застегнула ремешок часов. Как всегда, тоскливо взвыла кухонная дверь, задетая плечом.

Мама звонко разбалтывала сахар в красно-коричневом чае.

Раньше Галка думала, что закончит школу и поступит в институт. На филфак. Сразу. Ну, пусть даже и не сразу. Поступают же люди… А вышло вон как. Похоже, что всю жизнь теперь придется проработать в корректорской. Как маме. В первые дни Галка еще занималась, и после работы, и в перерывах. Сотрудницы посмеивались: "Долго так не потянет, выдохнется!" И правда, выдохлась. Глаза болели и слезились, резало в животе, ныл позвоночник. После работы стала сразу заваливаться в постель. Без ужина. Завернется в одеяло и смотрит телевизор. Тупо, не разбирая, что к чему…

– Ну, пора наводить марафет.

Мама быстро размазала крем по лицу, достала из сумочки компактную пудру. С худым, густо набеленным, озабоченным лицом, она напоминала сейчас знаменитого мима Марселя Марсо перед выходом на сцену.

Галка плюнула в тушь для ресниц, пересохшую в узкой пластмассовой коробочке, зашебуршила щеточкой. От туши больно защипало глаза.

– Между прочим, знаешь, твой отец приехал, – мама мелкими частыми движениями начесывала пегую прядь волос на макушке. – Я тебе вроде говорила, что он был в командировке на Севере…

– Ага. Говорила.

Каждый раз, стоило только маме заговорить об отце, Галка начинала злиться. А мама любила поговорить о нем. "Наш отец большой человек", или "вон такая же "Волга", точь в точь, как у нашего". "У нашего – дача в Пицунде", «Наш-то сейчас, знаешь где? Наш, представь себе, сейчас отдыхает в

Ялте"…

Разговоры бесконечные эти, бестолковые разговоры, они жутко угнетали Галку. Ну, просто жуть, ну просто ужас-ужас-ужас-ужас-ужас, да и только! Да что же это за отец, в самом-то деле!