У ночи длинная тень

Он повернулся и пошел назад, к автобусной остановке. Завтра командировка, надо еще вещи собрать… Время промелькнуло словно молния, и вот он уже удобно, мягко развалился в кресле, посасывалет леденцы и глядит в окно, на мерцающее тускло крыло самолета, по которому временами проскакивают юркие змейки огня, на облака внизу. Землю он увидел позднее, когда самолет пошел на посадку. Сначала земля была сплошным размытым узором, потом превратилась в неровные желтовато-серые четырехугольники. Но вот появились дома, маленькие и плоские, словно нарисованные. Дома увеличивались на глазах, стали выпуклыми, игрушечными. Затем возник зеленоватый прямоугольник аэродрома. Все ближе, ближе. Серая полоса… Взлетная площадка… У Карпова заложило уши, в горле защипало, и он отвернулся от окна. В Ольховск он добрался автобусом. Это не слишком далеко от аэродрома, всего час езды. А в Ольховске шли дожди. Пять дней пробыл здесь Карпов, и все они походили один на другой. Пять дней он шагал по узким поселкового типа улочкам с темно-радужными мазутными лужами и распустившейся глиной, месил грязь от местного управления до завода и обратно, и все, начиная от начальства управления и кончая мастером завода, только руками разводили по поводу таинственного исчезновения метконструкций.

– Да что их, черт на рогах унес, что ли? – кипятился Карпов.

Насчет черта никто ничего не знал. Может, и унес. А Карпов кричал, что завод-заказчик бомбардируе т их управление запросами, телеграммами, а ольховский завод-исполнитель морочит им голову…

|И вдруг, на пятый день пребывания Карпова в Ольховске, его осенило проверить копии нарядов. Гениальная мысль! Он уже и сам начал догадываться, что конструкции скорей всего спокойно мокнут себе в отцепленных вагонах где-нибудь на запасных путях.

Под проливным дождем побрел он на вокзал. Пробирался по улочке, которая превратилась в большую глинисто-бензинную лужу, этакое небольшое мутное озерцо. Он брел по его склизкому краю, то и дело оступался и с трудом удерживал равновесие. Мокрый и грязный добрался он до вокзала. Долго ждал поезда, продрог и начал уже чихать. Наконец поезд подошел. Карпов сел в вагон у пыльного, в засохших крапинках грязи, окна. И по мере того, как одна остановка сменялась другой, догадка его все больше превращалась в уверенность.

Он не удивился, увидев метконструкции в отцепленных вагонах на запасном пути. Спокойно он записал в блокнот название остановки: «Узловая». И все же подумал, что мерзко курировал это дело и что ему здорово нагорит от начальства. Но делать нечего, Карпов взял обратный билет и стал дожидаться поезда… Уставший, почти равнодушный ко всему, вернулся он в столицу. Там, в гостинице, он малость отдохнул, перекусил, потом написал рапорт о попустительстве ольховского начальства и, соединившись по телефону со своим управлением, зачитал рапорт Соболеву. Срок командировки еще не истек, но ему здесь уже нечего было делать. И он заказал обратный билет на самолет. После Ольховска город показался ему удивительно чистым, нарядным, слаженным. И даже очередь за апельсинами казалась какой-то изящно-современной, уютной. Он купил апельсины и прогуливался по обсаженному тополями бульвару. И глядел, как на город тихо и мягко спускается вечер, и прозрачные тени ползут по асфальту, тополям, домам. Но мысль о пропавшем письме портила ему всю прогулку. Нет, не могло пись¬мо само собой испариться. Может, он забыл подшить его в дело? Но тогда бы оно лежало на столе. А ведь на столе письма нет, он смотрел самым тщательным образом. Конечно, надо было сразу подшить письмо. Но ведь он и раньше засовывал документы в стол и забывал о них, и никогда у него ничего не пропадало. Исчезло письмо как раз после того собрания, на котором Соболев намекнул на чрезмерную раздутость их штата. И тут Карпова осенило: его хотят подсидеть! Вот балда, слепой, раньше не понял! Конечно, подсиживают! Но кто же, кто, черт подери? Аббасов? Нет, вряд ли. Не похож он на подлеца. Акулин? Карпов принялся насвистывать. Откуда-то доноси¬лось бряцание гитары. Из распахнутых окон слышались звуки радиолы… Вдруг сзади просвистели громко и насмешливо, в тон ему, явно его передразнивая. Карпов оглянул¬ся – Аббасов в позе манекена застыл у распахнутой дверцы машины. Легок на помине, палки-колеса. Кремовый смокинг и такая же кремовая машина, изнутри бархатно-красная. Аббасов, по-видимому, кого-то ждал. Аббасов смотрит на него полупрезрительно, сожалеюще. Смуглое лицо, чёрные насмешливые глаза. Но вот выражение его лица изменилось, стало почтительно-внимательным. Из подъезда соседнего дома вышел плотный седой мужчина. Они садятся в машину. Хлопают дверцами. Уехали. И Карпов вдруг проникся странной уверенностью в том, что письмо взял именно Аббасов. Взял, вынул тайком из «Дела» и уничтожил.