У обелиска

Не знаю, смогла бы я сказать еще что-то человеку, прошедшему нечеловеческую войну. Он принял серьги. На ладони его белел шрам:

– Если тот, кто спит, решит, что пора проснуться.

Дети бегали по берегу Сунгари, лодки отплывали на Солнечный остров, неподалеку в уличном кафе мясо бросили в свежее ароматное масло. Еще три змея взлетели в небо над площадью. Сегодня вторник, и, как стемнеет, поющие фонтаны дадут представление. Пройти немного вперед – и можно спуститься в метро. Там – поезда. Туда и направился мой знакомый. Я поклонилась ему на прощание, как учили родители, и пожала руку, как делают у него на родине. День клонился к закату.

Я родилась в социалистическом Китае, у нас современное общество, где чтут традиции предков. Я знаю, кто такая Гуанинь, хорошо пользуюсь интернетом, у меня «отлично» по курсу новейшей истории и новый белый сенсорный телефон. Я с уважением отношусь к русским воинам-освободителям. Но вот уже три дня как вокруг меня и со мной происходят странные вещи. Я должна постараться это пережить сейчас, выслушать, запомнить, научиться. Потом пройдет время, и я все пойму или забуду. Ведь когда-то мои предки считали, например, поезд – чудовищем, а сейчас я каждый день езжу в метро и люблю поезда – они быстрые и удобные. Так рассуждали все мои предки, так мы выжили и стали великой страной. Мы так выживали всегда – выживание без жертв невозможно, но так сохраняется жизнь. А они, русские, тоже жертвовали и победили в войне и помогли нам освободиться. Это их путь сохранять жизнь. Не только свою жизнь.

Последнее, что я спросила у разноглазого русского старика:

– Лаоши Ефремов, вы считаете, что мы чему-то научились у вас после войны?

Он ответил мне с улыбкой, с которой старики отвечают на детские вопросы. Он сказал:

– Смотри, девочка, какой Харбин теперь высокий город!

Ирина Черкашина Посмертник

Они остановились у замусоренной лесной обочины, на подъезде к какому-то фольварку. Мотор «Виллиса» заглох, и в ответ на все попытки водителя его оживить только чихал.

Водитель, пожилой сержант Кринович, повернулся к Порошину и сказал с сильным белорусским акцентом:

– Просим прашшения, товарыш маг, а далее машина не поедзет. Чинить треба. Такая зараза мотор…

Капитан Порошин досадливо поморщился. Ему нужно было вместе с группой быть к вечеру в штабе дивизии. Там – короткий отдых, а потом – нескончаемая, грязная, пахнущая кровью работа по закрытию могил. Братских, одиночных, военных, гражданских – всех, какие фронт оставлял за собой, стремительно продвигаясь на запад. В штабе его ждали. Прежний дивизионный посмертник неделю назад погиб, подорвавшись на противопехотной мине, а полковые маги не справлялись, не успевали. Да и какие сейчас в тех полках маги? Малыши-желторотики, новый набор после краткосрочных курсов. А здесь уже целых семь дней могилы стоят открытыми, непроверенными, и кто знает, какая в них активность завелась – на вражеской-то земле?

В сорок втором году, попав под Харьковом в окружение, Порошин видел, что может враг – достаточно сильный и наглый, чтобы вмешиваться в ход великого круговорота магии и жизни – сделать с неприбранными вовремя телами и не ушедшими далеко солдатскими душами. «Атаку мертвых» тогда удалось отбить, но вспоминать об этом маг не любил. Ему и так на память от того прорыва осталась мелкая дрожь в руках – последствие тяжелой контузии.

А сейчас работы предстояло много, и лишняя задержка в пути была совсем некстати.

Маг достал из планшетки истрепанную карту Восточной Пруссии времен германской войны. Карту эту ему в Москве подарил профессор Арнольди, преподаватель Высшей школы военных магов, когда узнал о назначении Порошина. «Пока новую карту выдадут, сколько времени пройдет. А вам могилки искать без карты замучаетесь». Карта была подробная, исчерканная карандашными пометками, крестиками и стрелками, указывающими направления то ли ударов, то ли передвижения войск – ею явно пользовались в каком-то штабе. Порошин постеснялся спрашивать, откуда она у профессора, но подарок с благодарностью принял. Ездить ему действительно придется много. Магов-посмертников на Третьем Белорусском фронте очень не хватало: бои шли кровавые, немцы держались за землю чуть ли не зубами, потери были большие с обеих сторон.

Порошин развернул карту, нашел район Крагау, дорогу, по которой они приехали, и фольварк. Фольварк назывался Метценхоф. На карте возле названия едва заметен был карандашный крестик, обведенный кружком – так маги-посмертники обозначали закрытые, отработанные захоронения. Кто ж его, интересно, нарисовал? Может, и сам Арнольди – ему в ту пору должно было быть около тридцати. Порошину почему-то не пришло в голову спросить профессора об этом.

– А что, кто-нибудь в этом Метценхофе сейчас есть?

– Наши, наверно, стоят, – флегматично отвечал Кринович. – Сходите поглядзите. Бои тут два дни как кончилысь.

– Пойдемте, – сказал Порошин своей помощнице, Лидочке Синицыной. – Разузнаем заодно, какая обстановка с захоронениями. Сержант, много времени нужно на ремонт?