У обелиска

– Ты же понимаешь, что, если откажешься на нас работать, нам придется тебя убить? – остановился он на секунду.

Чуть дыша от страха, девочка кивнула. Она все понимала и не хотела умирать, но и убить не могла. Зелигер вновь начал мерить шагами комнату. Неожиданно он подошел почти вплотную, положил ладони девочке на плечи и по-отечески произнес:

– Глупенькая, я же пытаюсь тебя спасти. Ты хорошая, верная девочка, сильный маг, тебя ждет прекрасное будущее. Ты не виновата, что родилась в такой стране, не виновата в том, что делает твое правительство. Но сейчас мы тебе показываем другую жизнь, достойную жизнь. Она кажется тебе предательством? Но это не так. Это не предательство, а осознанный выбор взрослого человека. Дети считают правильным все то, в чем убеждают их родители, но когда дети вырастают – они сами решают, что правильно, а что нет. Ты же упрямишься, будто тебе пять лет. Да, идет война и мы враги, но разве мы обращаемся с вами как с пленными или людьми второго сорта? Мы даем вам не только еду, одежду и крышу над головой, мы даем вам много больше: знания и уважение.

Дашу поразили эти слова, на которые она не нашла что возразить, этот мягкий голос, сильные и заботливые руки, это так не вязалось с ее ожиданиями, что она чуть не разрыдалась, уткнувшись в китель мага Абвера. Пелена застилала глаза, пришлось часто-часто моргать, чтобы удержать слезы, но Даша сдержалась. Не заплакала и не уткнулась.

Зелигер вздохнул, отпустил ее, крикнул Евтуховича, оставил ему указания и уехал.

Даша всю дорогу назад чувствовала себя котенком, понимавшим, что его везут топить. Но худшее не оправдалось: ее просто бросили в сарай. Единственное, что оставляло надежду, – сохранившийся значок. То ли соглядатай не заметил, то ли забыл сообщить в этой кутерьме, но сейчас несостоявшаяся диверсантка сжимала в руке изображение Ленина, как утопающий фанеру: понятно, что намокнет и пойдет ко дну, но все же еще несколько часов жизни. Как пользоваться этим артефактом, Даша понятия не имела. Об этом ей отец не рассказывал.

Если бы не еда дважды в день, арестантка решила бы, что о ней забыли. Прошла неделя, но ничего не менялось. Кроме ее мыслей. Они неслись, будто осенние листья по ветру, закручиваясь, сменяя друг друга, не остановить. Арестантка то упрямо сжимала губы и готовилась умереть за родину, то корила себя за глупость и детские фантазии, то строила планы по уничтожению Гемфурта, то хотела работать на Абвер. Да, она ненавидела фашистов, но в глубине души, так глубоко, что сама себе боялась признаться, восхищалась капитаном Зелигером. Он ей напоминал отца. Просто так получилось, что он родился в другой стране… От него не было зла, наоборот, всегда только добро в отличие от советского перебежчика Евтуховича. Если бы она повстречала капитана два года назад в Москве – умоляла бы отца разрешить у него учиться. Но тут на ворох мыслей-листьев вновь налетал ветер, рисуя магический поединок между отцом и Зелигером, и Даша ежилась от холода и страха. Она не знала, кто победит, и очень боялась за отца. Перейти на сторону Германии – это все равно что лично стрелять в родных и близких.

За ней пришли, когда испортилась погода. Всю ночь и утро дождь барабанил по крыше, а днем вместо куска хлеба она получила по спине прикладом, руки скрутили и больно стянули сзади, в рот впихнули пропахшую соляркой тряпку, так что Дашу чуть не вывернуло. Похоже, ее начали воспринимать всерьез как мага, вот и лишили возможности колдовать, так, на всякий случай. Впрочем, увели недалеко. В кабинете директора, который сейчас занимал, конечно, Зелигер, руки развязали и кляп вынули. Капитан даже благородно дал стакан воды.

Даша поперхнулась, увидев, кто вошел следом: Вадик. Это был он и не он. Что-то в нем так сильно поменялось, что это отразилось даже во внешности: он стал напоминать лощеного белобрысого переводчика. Впрочем, гадать о причинах столь радикального превращения долго не пришлось. Зелигер приказал ему рассказывать.

Выяснилось, что Вадик первым из учеников выполнил задание и даже перевыполнил: уничтожил целых две цели на берегу Днепра! Притворившись беспризорником, сбежавшим из детдома, что было правдой до попадания в Гемфурт, он разжалобил двух советских солдат-магов. Те принесли ему галет и полбанки тушенки; он показушно уплетал за обе щеки, будто на самом деле не ел неделю, а затем вонзил в глаза обоих по ледяной стреле: одно из самых простых и действенных заклинаний на убийство. После чего бежал чуть не до самой линии фронта: не просто так учеников Гемфурта заставляли наматывать километры. Пришлось потратить еще два дня, чтобы незаметно перебраться на ту сторону, а дальше дело техники: сказать пароль, попросить проводить к командиру, и вот он опять в Германии.

Даша не могла поверить своим ушам. Вадик действительно продал родину за еду… Хотелось плакать и в бессилии колотить кулаками об стену. Так хладнокровно убить своих, тех, кто принес тебе пищу, кто был готов помочь!