У памяти свои законы

— А у нас одни девчонки в кружке были... И я, знаешь, так шаталась, что и впрямь будто опьянела. Всех обсмешила и сама укачалась. Мне усы длиннющие приклеили. Во какие! — Она засмеялась, прикрыв кулачком рот. — Чего только не было в жизни. Всякое было... — И вдруг спохватилась: — Ты что это разлегся-то, Коль? Тебе ж пора. Работать пора, чудак,

— А ну! — сказал он.

— Удумал нукать. Вставай, вставай, разбаловался.

Николай Николаевич оделся, ушел во двор, позвякивая ключами от чулана, где хранился весь его дворницкий инвентарь. Нет, он не запоздал. Хотя и было уже окончательно светло, но во всем доме еще не раздавалось ни одного живого голоса или звука. Весь восьмиэтажный домина, окружавший этот огромный двор, спал последним сном. До просыпания осталось еще минут пятнадцать — вдруг в какое-то мгновение во всех трехстах тридцати двух квартирах одновременно загудят водопроводные краны, зашелестят ночные туфли и халаты, загремят кастрюли на кухнях. А потом через двор засеменят в магазины старухи и уж за ними, дожевывая на ходу утреннюю пищу, промчатся работяги разного вида и пола. Одни с толстенными, как сундуки, портфелями, другие с тонюсенькими папочками, третьи безо всего, налегке. Народ всякого калибра: интеллигенты, рабочие, военные разного звания, молодые, старые, заносчивые, свойские, хамоватые, вежливые, в сапогах, в босоножках, в штиблетах, в туфлях на низких каблуках, на высоких, на микропорке. Они протекут мимо Николая Николаевича через двор на улицу и растворятся в толпе, приплывшей из других дворов и других домов. На улице тогда станет тесно, не протискаться, узко, душно, как в трамвае или в троллейбусе. А пока город пуст, тих, еще пахнет бульварами.

Из всего многообразного времени дня отец любил вот это самое время, когда город пуст. Очень удобный период для дворницкой работы, для спокойного размышления о жизни.

Он полил из шланга утренний двор и отправился домой кушать, ибо к этому времени любезная его супруга Прасковья Ильинишна уже успела сготовить свежий завтрак.

Нюрка морщила нос, ковыряла ложкой в геркулесовой каше и клянчила у матери деньги на какую-то бесполезную ерунду — сегодня ей нужны были ленты для кос, старые, видите ли, облиняли цветом.

— Да нету же, доченька. Обойдешься, детонька, — говорила мать и гладила Нюрку по голове. От ласки Нюрка еще настойчивее предъявляла свои претензии, усиливая натиск на слабое материнское сердце. Мать готова была сдать позиции, но отец сказал безапелляционным тоном:

— Хватит разговоры болтать! Сказано: «Нет!»

Нюрка заплакала.

— Ну вас! Жадные. «Нету и нету». Другие вон ходят как люди, а я...

— У других, может, мяльены. Может, они деньги лопатой гребут, а у нас лопаты такой не имеется. Твоя мамка в таких нарядах, как ты, сроду не ходила.

— Какие наряды? У девчонок вон что...

— Ну! Ешь, не болтай! — Прикрикнул отец.

Нюрка сердито затолкала кашу в рот, убежала в школу... Ах, несчастье какое, какое горе — она убежала, унеся на родителей обиду, и даже не поцеловала мать. Убежала, глупая девочка, всухую, без ласки и свою ласку не пожелала в то мгновение отдать родной матери, а ведь это были последние минуты ее общения с живой своей мамкой, которая уже вечером покинет навсегда этот мир и уйдет в другое существование...

Из-за этой ссоры с Нюркой и мать отправилась на работу не со спокойной душой, а в слегка расстроенном, грустном состоянии...

Если бы она вышла из дому с улыбкой на устах, если бы душевная печаль, вызванная ссорой с дочерью, не тяготила ее, может быть, и не случилось бы того, что случилось... А Нюрка... ну, если бы она только хоть краешком сердца чувствовала предстоящую беду, она бы... Она бы все сделала, чтобы уберечь мамку... Не нужны ей никакие ленты для кос и наряды никакие не нужны, наплевать ей на все это, тьфу, наплевать, тьфу, тьфу... Она бы — о господи, милая мамка, — она бы и не заикнулась ни о чем таком, лишь бы ты была рядом, мамка!.. Человек никогда не знает, что с ним произойдет через мгновение, но если бы, если бы он хотя бы помнил, что смерть всегда стоит за его спиной и за спиной его близких, смерть, которая делает непоправимыми даже самые маленькие оплошности, тогда бы...

Мамка ушла на работу и уже никогда не вернулась в свою квартиру, к любимой семье.

Она вышла из дому и где-то, на какой-то улице попала под машину.

Бедную мамку увезли в больницу, и там в шесть часов тридцать минут вечера она скончалась среди чужих людей и посторонних взглядов.

Умерла она при полном сознании, с большим желанием увидеть дорогого супруга Коленьку и дочь Нюру, чтобы сказать им последние напутственные слова. Но ни супруга, ни дочери не было, они не знали еще, что драгоценная и единственная их мамка, жена, сокровище и утешение их души, лежит на смертном ложе и имеет желание передать им свое благословение. Она терпеливо ждала прихода родных, но поняла, что не дождется, и решилась попросить окружающих в палате людей, чтобы запомнили ее слова и пересказали бы близким, когда они явятся на свидание, но не найдут ее в живых.