У пана лесничего на шляпе кисточка

Но после, когда дети дорогу в садик уже хорошо знали, мама разрешила им ходить туда вместе с Якубом. И на обратном пути они оставались у родителей мальчика до тех пор, пока мама или папа возвращались с работы и забирали их домой. Вот бы вам поглядеть, что тогда творилось в Якубкином доме! Часто за девочками увязывались подружки, а за Якубом — дружки. Ребят набегало туда со всей-всей улицы. И сразу весь дом — вверх дном. А тетя Фиалова ну ругать их. Да и дядя Фиала иногда не давал им спуску. Но он-то, ежели и ругал их, так обыкновенно только в шутку:

— Ну, что у вас тут происходит? Почему вы так развизжались? Думаете, мне в шахте крику мало? А ну-ка стройсь в ряд, да чтоб как положено. Так, как в садике строитесь! Вот я вас и научу, что такое «огонек».

Ребята выстраивались, а дядюшка Фиала каждого выкликал по имени, и каждый должен был крикнуть:

— Здесь!

И дядюшка Фиала каждому отвешивал по шлепку. Конечно, только понарошку. А как отшлепает, снова выстраивает их всех по росту и говорит:

— Так и знайте! Подымете крик, всегда по одному месту получите! Потяну вас всех на «огонек» и проучу как следует. Я горняк, а что такое «огонек», любой горняк знает. Я и детей всегда учу по-горняцки.

Но какой бы строгий вид ни напускал на себя дядюшка Фиала, дети, хоть и всегда его слушались, хохотали при этом до слез. Смеялись вовсю и тогда, когда получали по шлепку. И, бывало, даже приставали к нему:

— Дядя Фиала, сыграйте с нами в горняков! Сыграйте с нами в «огонек»!

— Будь по-вашему. Но сперва вы должны показать, умеете ли вы ловко копать?

— Тогда давайте копать.

И дети — ну бегать и прыгать по комнате, того и гляди, комнату в пух и прах разнесут.

— Только не здесь! Ребята, не здесь! — окликал их дядя Фиала. — Вы что здесь так скачете? Разве я велел вам стены раскапывать? Как-никак я здесь все своим трудом заработал! Если хотите копать, марш во двор!

Раз-два — и все дети во дворе. А дядюшка Фиала — откуда же взять ему столько тяпок? — обычно раздавал ребятам просто палочки. Но каждую палочку называл по-своему:

— Тебе вот кирка, а тебе — лопата, ты держишь отбойный молоток, а ты, если хочешь, можешь орудовать тяпкой.

И дядя Фиала каждому показывал, как надо работать, а потом ходил вокруг ребят и каждого наставлял уму-разуму:

— Врубай хорошенько! Глубоко забирай! Не бойся лопаты, не съест! А ну-ка поторапливайтесь, сейчас будет «огонек»! — А под конец выкрикивал: — На «огонек»! — все дети выстраивались, и он каждому давал по шлепку. А кому и по два шлепка. По два шлепка обыкновенно тогда, когда кто-нибудь из ребят останавливался перед дядей Фиалой и говорил:

— Дяденька Фиала, а мне достался такой слабый «огонек».

— Неужто слабый? Так, стало быть, еще получай! Веронка! — выкликал дядя Фиала.

Веронка отзывалась:

— Здесь!

И дядя Фиала, чтоб развеселить девочку, поддавал ей еще разок.

— Вот тебе еще один «огонек».

ДЯДЮШКА ШТЕЦКО

Только вот дорожка из садика чересчур длинна для девочек. Даже вздумай они поторопиться, и то по дороге всегда им что-нибудь встретится. Вдруг они заприметят, что навстречу бежит котенок или, может быть, песик, и, конечно же, какой ребенок к нему не кинется? Вот и Агатка — она ведь всех собак, что бродят по улицам, знает — кидается к песику:

— Чего вы боитесь, это же Бобчо! — и Бобчо вмиг у нее в объятиях.

Ребята поглядывают на девочку искоса, а кое-кто спрашивает:

— Агатка, а ты не боишься, что он тебя укусит?

Агатка смеется:

— Вот еще, бояться! Бобчо, конечно, хочет меня постращать, но я не боюсь. Топну ногой и скажу: Бобчо! И он сразу хвостом завиляет. Он меня знает. Не бойтесь, он и с вами хочет просто познакомиться. Лучше всех песик знает, конечно, Якубко, потому что он Якубкин. Если Бобчо иногда и лает на вас, то просто потому, что хочет побегать с вами или поиграть с вами в салки.

Но не все дети верят ей. Даже взрослые и то, бывало, спрашивают:

— Агатка, кого это ты держишь? Чей это песик? Это что еще за псинка? Чего ты его мучаешь?

Дядя Фиала, Якубкин папа, тоже не раз на Агатку прикрикивал:

— Отпусти собаку, Агатка! Ты чего вечно ее хватаешь? Вот увидишь, когда-нибудь она укусит тебя и ты нюни начнешь разводить. Только нечего будет жаловаться, сама ведь виновата.

На площади, через которую Веронка с Агаткой проходили, жил дядюшка Штецко. Был он художник. И иногда заглядывал в гости к Веронкиным и Агаткиным родителям. И родители тоже — с дочками, конечно, — частенько отвечали художнику тем же.

А случалось, Веронка с Агаткой приходили к дяде Штецко сами:

— Дядя Штецко, а вы могли бы нарисовать нам что-нибудь на память в альбом?

— В альбом? На память? Не знаю, смогу ли. Еще нарисую что-нибудь, а потом вам не понравится.

— Не бойтесь, нам обязательно понравится. Мама купила нам альбомы, чтоб в них писать и рисовать на память, а начать их некому.

— Ну хорошо. Оставьте их у меня. Что-нибудь нарисую вам. Завтра, когда пойдете из садика, приходите за ними.