У пана лесничего на шляпе кисточка

— Случилось-то что?

— А ничего.

— А школа почему закрыта?

— Почему, почему? Да потому, что закрыли. Уроков теперь не ждите, кончились. Можете по домам расходиться. Я совсем не обязан вам тут растолковывать, кто приказал школу закрыть. Правду говорю. Мне еще всыплют за это. Закрыли ее, и все дела.

Какие-то мальчики завизжали и с криком понеслись по улочке, но большинство детей остались на школьном дворе. Вот бы узнать, что же такое стряслось. А уж первоклашкам, тем и вовсе не хотелось отправляться домой: нынче-то ведь им идти на экскурсию. Со вчерашнего дня только и говорили о том, и вот на тебе: никакой экскурсии. Надо же, обида какая!

— Дядюшка Глознек, и учительница не придет? — спрашивали первоклашки, не сводя глаз со школьного сторожа.

— Не придет, — ответил сторож печально.

— А почему? Почему? — снова посыпались вопросы.

— А чего ей тут делать, коли школа заперта? Говорю вам, ступайте домой! Из-за всякой тут болтовни беды потом не оберешься.

— А мы сегодня собирались идти на прогулку, — сокрушались ребята, но дядя Глознек лишь рукой махнул.

— Какая тут прогулка? — сказал он. — Теперь хоть каждый день прогуливайтесь. Вот, вот! Только и остался у меня ключ от дровяника. — Он еще раз показал детям ключ, запер сарай и, сгорбившись, поплелся домой.

А ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ЗАПИСКА ТАКАЯ?

Старшеклассники разошлись, и на школьном дворе осталась только кучка первоклашек. Никак не хотелось им верить, что их учительница не придет. А вдруг она просто опоздала? Почему она не может опоздать? И когда подымались метели, она тоже опаздывала. Но ни разу, ни разу не было, чтоб она совсем не пришла. Некоторые дети все еще думали, что дядя Глознек подшутил над ними. И потому отправились к нему домой. Но дома его не застали. Ушел, мол, по дрова, сказала им тетушка Глознечиха.

— А директор знает? — спросили дети.

— А чего ему знать? — удивилась тетушка Глознечиха.

— А директор знает, почему школа закрыта?

— А как же ему не знать, ежели он сам ее закрывал? Пришел вчера после занятий, показал какую-то записку, дескать, от нашего сельского старосты ему принесли. А под конец взял ключи и сказал, что должен отдать их старосте.

— Старосте?

— Ему самому.

— И все из-за этой записки?

— Из-за нее, точно из-за нее.

— А что же это за записка такая?

— Такая уж записка. Указано в ней, что школу-де надо закрыть.

— А почему там так указано? — не успокаивались дети.

— Почему да почему! Ведь и самому старосте это кто-то наказал. Уроков теперь не ждите, кончились, — сказала тетушка Глознечиха и тоже стала отсылать детей домой.

— Но ведь мы сегодня хотели идти на прогулку, — горевали дети.

Тетушка Глознечиха покачала головой, повздыхала и пошла по своим делам.

— Подумаешь, прогулка, — оборотилась она еще раз к ребятам. — Теперь хоть каждый день прогуливайтесь.

ОХ И ПОДЛАЯ ШТУКА ВОЙНА!

Хаживал в лес и хромоногий Ондрей. Каждый день волочил он за собой маленькую тележку с решетчатыми боковинками. Плелся медленно, огибая камни и бугры, потому что был старый и одна нога у него была деревянная. Куда бы ни держал путь, повсюду таскал с собой палку: с ней идти было легче.

Косолапый и хромой
Чинит ногу под горой! —

кричали дети, завидев его. Иной раз какой-нибудь сорванец садился к нему в тележку, и Ондрей, сперва ничего не замечая, должен был тащить этого негодного мальчишку. И только оглянувшись, останавливался. Подняв палку, начинал браниться.

— Ну погодите, погодите! — грозил он палкой.

А потом снова трогался в путь. А за спиной у него опять раздавалось:

Косолапый и хромой
Чинит ногу под горой!

— Ты чей? — спросил он как-то раз Янко Якубеца.

— Ничей, — ответил вместо него Юро Ванда.

Ондрей оставил тележку на дороге, а сам подошел к детям. Мальчики попятились.

— Сколько тебе лет? — спросил Ондрей.

— Чего?

— Сколько тебе лет, спрашиваю.

— Одиннадцать, — соврал Юро Ванда.

— А не врешь?

— Истинная правда.

— Скажи своему дружку, что он врет, — поворотился Ондрей к Душану Вертику.

— Не врет он, — солгал и Душан.

— И ты обманываешь, — сказал Ондрей Душану и снова поглядел на Юро Ванду. — Так сколько же тебе лет? Только правду говори!

— Девять.

— Точно?

— Точно.

— А тебе сколько?

— Семь, — сказал теперь правду и Душан Вертик.

— Вот ведь, ребятки, — повел речь колченогий Ондрей, — когда я был такой же вот шпингалет вроде вас, словом, когда мне было столько лет, сколько вам сейчас, у меня, поди, и ноги были такие же… Только для чего они были? — спросил он как бы сам себя и примолк.

— Рассказывайте, рассказывайте!

— А чего рассказывать-то?

— Дальше рассказывайте!

— Я только хотел сказать, что когда мне было столько лет, сколько вам, бегал я, поди, лучше, чем любой из вас. В самом деле. Сам черт бы меня не догнал. — Он, чуть склонив голову, прищурил один глаз, а другим посмотрел на Душана Вертика. — Ох и подлая штука война! — вздохнул он. А потом еще раз спросил: — Тебе сколько лет-то?

— Семь.