У пана лесничего на шляпе кисточка

А Якубко уже совсем невтерпеж:

— Скажем, что пришли посмотреть его пузана.

— Якубко, у него же есть и другие картины. Может, он и не поймет, о каком таком пузане мы говорим.

— Ну, значит, он сам пузан! Хоть живот у него и не очень большой, но голова точь-в-точь как у того пузана. Волос много, а голова все равно блестит. Потому что волосы у него тонкие и пострижены коротко.

— Агатка, знаешь, что спросим? — У Веронки мелькнула новая мысль. — Спросим его, почему он у нас так долго не был.

Раз, два — и ребята уже возле дома дядюшки Штецко. Стоят на лестнице, перешептываются, спорят, никак столковаться не могут, кому же в дверь постучать.

— Я могу постучать, — прошептал Якубко, — но только не рассказывайте, что я про него говорил. Ни про голову, ни про живот! Постучу и пропущу вас вперед. Но все равно ничего ему не рассказывайте. Если что-нибудь скажете, я топну что есть силы и убегу. Он потом и вас выгонит.

— Не бойся, Якубко, мы ничего не скажем.

Якубко дотронулся до двери, потом обернулся.

— Подождите, сперва мне надо попробовать.

Он попробовал постучать по стене, но не было слышно. Не слышно было и тогда, когда он посильней постучал.

— По стене плохо пробовать, — сказала Веронка. — В стену все равно никогда не стучат. Если кто идет в гости, всегда стучит в дверь.

— Я же только пробую. Где же мне пробовать?

Веронка решила помочь мальчику советом, да позабыла, что стоит у дверей.

— Надо по стене кулаком. Гляди, Якубко, вот так! — И она забухала кулаком, только не по стене, а по двери.

И мальчик, испугавшись было сперва, вдруг разразился хохотом:

— Ха-ха-ха-ха, ну и бабахнула! И прямо в дверь, вот я скажу пузану.

Якубко, может, и правда бы на Веронку наябедничал. Но Веронка, как только дядя Штецко открыл дверь, извинилась:

— Не сердитесь, дядя Штецко, что я так сильно постучала. Хотела по стене, а получилось нечаянно по двери. Ведь по стене всегда бухают, а в дверь нужно потихоньку стучать. Не сердитесь, дядя Штецко, пожалуйста.

Дядя Штецко улыбался:

— Отчего мне сердиться? Я только обрадовался. Сразу бегом к двери. Не терпелось узнать, кто же мне так весело бухает. — Тут он заметил и Якуба: — Ах вот что, и Якуб здесь! Что нового, Якубко?

И Агатка — она ведь всегда была самая смелая — поторопилась и сейчас:

— Дядюшка Штецко, Якубко вас немножко боится. Знаете, что он сказал? Сказал, что вы пузан! Только вы его, пожалуйста, не ругайте. Потому что он сказал это просто так. Ему ваш пузан ужасно нравится. Та картинка с большим пузаном, которая висит на стене у вас в комнате.

А Якуб — уж лучше бы ему сквозь землю провалиться! Он только взглянул на дверь и сказал:

— Я такого не говорил. Дядя Штецко, я только хорошо про вас говорил. Агатка всегда все перевертывает. Я просто вашего пузана хвалил. Если хотите, можете даже в нашем садике спросить. И нашу воспитательницу, если хотите. Потому что один раз, когда никто не хотел есть шпинат, я даже добавку попросил. И сказал нашей воспитательнице и нашей поварихе, что потому ем столько шпината, что хочу быть похожим на вашего пузана. Дядя, если вы на меня сердитесь, так я лучше пойду домой…

— Что ты, Якубко, оставайся, прошу тебя. Не бойся, я не сержусь на тебя. И вот что, ребята: дам-ка я вам бумагу и краски. Будете рисовать — и карандашом и красками. А ты, Якубко, можешь даже пузана нарисовать. Если хочешь, себя нарисуй. А хочешь, меня попробуй.

В ВОСКРЕСЕНЬЕ

В воскресенье девочки всегда отправлялись с родителями на прогулку или навещали бабушку.

Бабушка жила в деревне.

Туда можно было доехать на автобусе, а то и пешком дойти — от города до деревни рукой подать. Особенно, если идти проселком вдоль лесной опушки. Случалось, сворачивали они и в лес — под деревьями нет-нет да и гриб сыщется или малина с земляникой — в зависимости от того, что когда поспевает.

Надо сказать, то были чудесные прогулки. Но Веронка с Агаткой все равно поминутно жаловались, что у них ноги болят. И папе приходилось по очереди сажать их к себе на плечи или на спину. Правда, случалось, вздыхали они и тогда, когда ноги у них не болели. И обычно обе вместе вздыхали. Тогда одну нес папа, а другую — мама.

Иной раз родители даже сердились. Мама скорей, чем папа, понимала, куда клонят девочки.

— Кто будет вас тащить, вы и прошли-то всего ничего. А уже ноги болят! А ну-ка топайте ножками, да рядышком, рядышком.

И папа, чтоб дело не дошло до ссоры или чтоб просто веселей всем шагалось, срезал для каждого в орешнике палку и говорил:

— Так! Теперь у всех у нас палочки. Они-то нам и помогут. Но чтобы они не устали, мы должны петь им песенку.

— Моя палочка уже устала. — Агатка всегда первая недовольно вертела носом. — Палочка тоже устала. Я таскать ее не буду. И петь ей тоже не буду.

— Ах, Агатка, — сердилась мама, — папа срезал тебе такую хорошую палочку, а ты ее обижаешь.

— Это папа меня обижает. Срезал палку, чтобы меня не носить. А мне не хочется носить его палочку. Мне тяжело носить палку.