Читаем У папы дома полностью

Петрика: А вот это маленькое крылышко я приберег специально для тебя. Ну, скушай за меня.

Миа: Ты что, не слышал? Не хочу я. (Роберту) Петрика очень много о тебе рассказывал.

Роберт: Представляю, чего он тут наговорил.

Миа: Что ты, он о тебе только хорошее.

Петрика: Ну че, бывает, и прихвастну тобой, чем мне еще-то хвастаться? Да вы накладывайте, че тарелки пустыми держать.

Паула: О Роберте все говорят только самое хорошее.

Миа(Пауле): А ты все одна? Мне Петрика вроде бы говорил, что ты одна живешь.

Паула: А что поделать?

Миа: И не страшно?

Паула: Привыкла. Поначалу было жутко, особенно зимой. А с тех пор, как в магазине работаю, сплю, как убитая. Двенадцать часов на ногах… уже и не помню, когда телевизор в последний раз включала. Приду домой — если есть, что поесть, поем. А нет — и не надо. И сплю как убитая.

Миа: Тяжело тебе.

Паула: Да я не жалуюсь.

Миа: И о тебе Петрика тоже много хорошего рассказывал.

Паула: Да?

Миа: А что это тебя удивляет?

Паула: Да ничего. С чего бы ему обо мне плохое рассказывать?

Петрика: А ну-ка, Роби, давай теперь по твоим достижениям. Так че за книжку ты там написал?

Роберт: Поэтический сборник.

Петрика(убито): В рот те ноги.

Роберт: Я серьезно.

Петрика: Тогда, Робик, расскажи нам стихотворение. Просвяти, так сказать, пока мы живы.

Роберт: Ладно тебе.

Миа: И как она называется?

Роберт: «Д'oма».

Петрика: Серьезно?

Роберт: Честно говоря, мне и самому название как-то не очень.

Петрика: Вот если б я книжку написал, я б ее «Как убежать из дома» назвал. Ух… Особенно после того, как малая родилась.

Миа: Ты б написал… Мы бы написали, с тобой вдвоем.


Все смеются.


Паула: А я однажды тоже стихотворение сочинила.

Петрика: Не, я тебе не верю.

Миа: Когда?

Паула(расхрабрившись): Не сейчас, давно уже. Правда, это не целое стихотворение, а только четверостишие. «Иду с закрытыми глазами, ищу тропинку к сердцу твоему. Иду, сама того не зная, что в сердце дверь твое закрыта…»

Роберт: Интересно.

Паула: Это я о тебе написала. Давно. И не помню уже, когда…

Роберт: Постой-ка, да, да, да…

Петрика: Вишь ты, сколько у него в голове. Пока еще вспомнит. Эй, а ты ей что, стихов не писал, че ли?

Роберт: Нет.

Петрика: Это почему? Че-то как-то некрасиво с твоей стороны.

Миа: Налей-ка мне.

Петрика: Оп-па. Ты уверена?

Миа: А что? Имею я право хоть раз в жизни расслабиться? Наливай- наливай. Я, может, вам и спою еще.


Петрика наполняет ей стакан.


Петрика: Не, Роба, ты не прав. Девушка тебе стих посвятила, а ты ей шиш. А ну-ка, давай, зарифмуй ей пару слов. Давай-давай. Ты ж поэт.

Миа: Солений принести?

Роберт: Я больше не хочу. Благодарю за угощение, всё было просто замечательно. Миа, ты настоящая мастерица…

Миа: По жарке цыплят.

Петрика: Да. Моя стихов не пишет.

Миа: И по воспитанию детей. Ну, за удачу. Хорошо, что пришли, надеюсь, не в последний раз. Заходите еще. Глядишь, и Петрика станет чаще дома бывать.

Петрика: Не понял.


Петрика смотрит в упор на Мию.


Миа (улыбаясь): Вытри рот, а то измазался весь. (Пауле) Очень красивое стихотворение.

Паула: Тебе понравилось?

Миа: Ну что я в этом понимаю.

Петрика: Действительно, красивое. И мне понравилось.

Роберт: Оно проникает. Волнует. В поэзии это самое главное, чтобы волновало.

Паула: Лгунишка.

Роберт: Настоящая поэзия, она западает прямо в душу, а твои стихи, они мне прямо вот сюда (показывает на сердце) упали.


Паула целует его в щеку.


Паула: Спасибо.

Петрика: Оп-па. В ход пошла тяжелая артиллерия. Роби выводит вперед танки.

Миа: И?

Петрика: Че и?

Миа: Tебе какое дело?

Петрика: Не, ну че ты ко мне привязалась, а? Дай посидеть спокойно, жратву переварить.

Миа: А давай, и я тебе стишок прочитаю. Хочешь?

Петрика: Ой, йо…

Миа: «У маленькой нашей два дня диарея, а тебе все равно. Алин матерится, а тебе все равно. А я… Я так больше жить не могу. Я видеть вас всех не могу. С меня хватит… С ума я схожу, запятая… ля-ля-ля — ля… И стакан вина я хочу я.»

Петрика: Миуца, наклюкалась, да?

Миа: Есть чуть-чуть.

Петрика: Ну вот и хорошо, что сама призналась. За честность тебя и ценю. Моя со мной всегда честна.

Миа: Да, я честна. Видишь? Мне стыдиться нечего. Честна и чиста, как девичья слеза. Потому что Петрике нравится иметь вот такую жену. Порядочную и понимающую. А я… я люблю Петрику и не хочу его расстраивать. Потому что он муж мой. И дети у меня от него. Двое. Мальчик и девочка, прям как в сказке…

Петрика: Все. Нам пора баиньки. Давай, Миа, поднимайся.

Миа: Неа. Я, может, только-только развеселилась. А не включить ли нам музыку? Пойду, магнитофон достану. Потанцуем, на ночь глядя.

Петрика: Женщина, хватит, я сказал!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Пятеро
Пятеро

Роман Владимира Жаботинского «Пятеро» — это, если можно так сказать, «Белеет парус РѕРґРёРЅРѕРєРёР№В» для взрослых. Это роман о том, как «время больших ожиданий» становится «концом прекрасной СЌРїРѕС…и» (которая скоро перейдет в «окаянные дни»…). Шекспировская трагедия одесской семьи, захваченной СЌРїРѕС…РѕР№ еврейского обрусения начала XX века.Эта книга, поэтичная, страстная, лиричная, мудрая, романтичная, веселая и грустная, как сама Одесса, десятки лет оставалась неизвестной землякам автора. Написанный по-русски, являющийся частью СЂСѓСЃСЃРєРѕР№ культуры, роман никогда до СЃРёС… пор в нашем отечестве не издавался. Впервые он был опубликован в Париже в 1936 году. К этому времени Катаев уже начал писать «Белеет парус РѕРґРёРЅРѕРєРёР№В», Житков закончил «Виктора Вавича», а Чуковский издал повесть «Гимназия» («Серебряный герб») — три сочинения, объединенные с «Пятеро» временем и местом действия. Р' 1990 году роман был переиздан в Р

Антон В. Шутов , Антон Шутов , Владимир Евгеньевич Жаботинский , Владимир Жаботинский

Проза / Классическая проза / Русская классическая проза / Разное / Без Жанра
Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Новая книга проф. Н.С.Розова включает очерки с широким тематическим разнообразием: платонизм и социологизм в онтологии научного знания, роль идей в социально-историческом развитии, механизмы эволюции интеллектуальных институтов, причины стагнации философии и история попыток «отмены философии», философский анализ феномена мечты, драма отношений философии и политики в истории России, роль интеллектуалов в периоды реакции и трудности этического выбора, обвинения и оправдания геополитики как науки, академическая реформа и ценности науки, будущее университетов, преподавание отечественной истории, будущее мировой философии, размышление о смысле истории как о перманентном испытании, преодоление дилеммы «провинциализма» и «туземства» в российской философии и социальном познании. Пестрые темы объединяет сочетание философского и макросоциологического подходов: при рассмотрении каждой проблемы выявляются глубинные основания высказываний, проводится рассуждение на отвлеченном, принципиальном уровне, которое дополняется анализом исторических трендов и закономерностей развития, проясняющих суть дела. В книге используются и развиваются идеи прежних работ проф. Н. С. Розова, от построения концептуального аппарата социальных наук, выявления глобальных мегатенденций мирового развития («Структура цивилизации и тенденции мирового развития» 1992), ценностных оснований разрешения глобальных проблем, международных конфликтов, образования («Философия гуманитарного образования» 1993; «Ценности в проблемном мире» 1998) до концепций онтологии и структуры истории, методологии макросоциологического анализа («Философия и теория истории. Пролегомены» 2002, «Историческая макросоциология: методология и методы» 2009; «Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке» 2011). Книга предназначена для интеллектуалов, прежде всего, для философов, социологов, политологов, историков, для исследователей и преподавателей, для аспирантов и студентов, для всех заинтересованных в рациональном анализе исторических закономерностей и перспектив развития важнейших интеллектуальных институтов — философии, науки и образования — в наступившей тревожной эпохе турбулентности

Николай Сергеевич Розов

История / Философия / Обществознание / Разное / Образование и наука / Без Жанра