У подножия горы Нге

Малышка вовсе не надеялась, что мама скоро вернется. Она забралась на пальму просто так, как забиралась и раньше. К этому она привыкла, как и к самой пальме перед домом. Когда Малышка научилась выговаривать слово «пальма», дерево было раза в три выше дома, а весь ствол вдоль и поперек бороздили рубцы от пуль тэев. Рубцы уже потемнели от времени, но мама знала наперечет каждую рану на пальме и могла рассказать о ней, как о самой себе.

Когда Малышка первый раз обхватила ствол пальмы, чтобы залезть на нее, бабушка Шау стала бранить ее, но мама только смеялась.

Малышка училась лазить совсем как маленькая ящерица, вытянув шею и тараща блестящие черные глазенки на далекую верхушку. Сколько раз, уже одолев какую-то часть ствола, она, не удержавшись, соскальзывала вниз. Но однажды наконец добралась до самых ветвей.

У нее зарябило в глазах, когда она глянула оттуда вдаль. Обо всем, что открылось ей тогда в небе и на земле Тамнгая, Малышка кричала вниз, маме. Она сорвала спелые кокосовые орехи, и они стремительно полетели вниз.

На стук упавших орехов из кухни выглянула мама, она поняла, что дочь теперь уже может быть ей опорой.

С того дня мама с винтовкой за спиной стала уходить гораздо чаще. Малышка нянчила младших детей, сначала одного, потом другого, третьего. Пальма уже не казалась ей такой высокой.

Днем Малышка залезала на нее — это была игра, и в игру входило сообщать вниз о том, где сейчас самолеты, чтобы люди ее деревни, детишки и старики, успели спуститься в убежища. Часто она подолгу завороженно смотрела на школу — туда, где порхали круглые, белые как мел буквы.

Сампаны на реке, рынок, верхушки деревьев гуайявы, зеленые кущи бананов — все на земле и в небе Тамнгая с пальмы казалось совсем крошечным, невсамделишным, расставленным руками взрослых. У нее с Хиеном и сестрами была схожая игра — они приносили из пагоды обломки кирпича и строили игрушечное убежище, а канава перед домом превращалась в реку, и они пускали по ней лодку — бамбуковый лист.

С реки Хау налетел сильный ветер.

Малышка вытянула шею: где мама, начался ли бой? Глаза девочки нашли ее — мама сейчас была крошечной черной точкой возле деревьев, совсем рядом с поднимавшимся дымом.

— Скоро мама вернется?

— Маму уже видно?

Малышка молчала и не отрываясь смотрела на растущее облако дыма. Видит ли ее мама? Она широко открыла глаза и вдохнула прохладу речного ветра.

— Ну, видно уже маму? Ты ничего нам не говоришь...

От их настойчивости Малышка и сама начала верить в то, что видит маму. Вот мама идет в атаку, вот она прыгает через канаву, преследует врага. В одной руке у нее винтовка, другой она бросает гранату, на ее плечах полиэтиленовая накидка, вся мокрая от дождя, как прошлой ночью.

От ветра щекам Малышки стало прохладно. Это сразу напомнило о прикосновениях маминых проворных рук, которыми она так часто делала «козу» Хиёну, а ночью, когда возвращалась после боя, осторожно щупала лоб у спящих детей. Малышка всегда сразу же открывала глаза.

— Вон мама! — закричала Малышка.— Тети-партизанки бегут за ней! Мама сигналит рожком! Машет рукой. Это она мне помахала!

Малышка ухватилась за пальму и в восторге принялась раскачиваться из стороны в сторону, глаза ее счастливо щурились в улыбке, за падавшими на лицо прядями волос мелькали белые мелкие зубки.

— Хиён, а Хиён, слышишь, мама велела тебе не лазить в речку. А Тхань мама велела намолоть муки, она скоро вернется. Вот! Гранату бросила!... Все...

— А мне мама что велела?

— Тебе, Ань?

— Ага...Про тебя она и не говорила!

Ань протестующе замотала коротким хвостиком волос:

— Нет, говорила...

— Нечего было отнимать у других еду! Мама с непослушными не хочет разговаривать... Вон мама преследует врага! Забралась на дерево... Вот это да, она знамя держит! Слышно, как стреляет?

— Не слышно...

— И мне не слышно...

Бабушка Шау, все еще поливавшая бетель, тоже подняла голову:

— Малышка, ты что, и вправду маму видишь или опять выдумываешь?

— Конечно, вправду!

— Ну и дети пошли востроглазые! — заворчала бабушка, снова склоняясь над бетелем и словно бы обращаясь к нему. — Туда полдня шагать, что же ты можешь отсюда видеть? — повернулась она к Малышке. — Сказано, пошла бить врага, и нечего высматривать. Кому говорят, Малышка?

— Хорошо-о-о!.. — крикнула Малышка.

Теперь и Хиёна, который тоже пытался карабкаться вверх, никак нельзя было уговорить слезть.

Маму, только что представшую перед Малышкой в клубах дыма, сейчас видели все. Она была огромной, высокой и недвижимой, как облака. В эту пору года в Тамнгае облака часто стоят недвижимо. Сейчас они были над головой Малышки, бросая вниз густую тень, и откуда-то из-за них смешавшийся с гулом реактивных самолетов голос мамы спросил Малышку, помнит ли она, что не нужно сливать воду от риса.

Дым рассеялся, облака проплыли мимо, осталась только сверкающая лента реки.