У подножия Копетдага

Условились также, что, как только выяснится, куда метят волки, обе группы соберутся вокруг того стада, которому будет угрожать нападение в первую очередь. Сигналы машины и большой костер на возвышенном месте известят соседей о прямой опасности и послужат призывом на помощь.

Хошгельды предложил послать хотя бы одного человека на машине и в левое стадо. На всякий случай — мало ли что может быть…

С ним согласились.

Когда машины уехали, Дурды-чабан вместе с Хошгельды, Овезом и Вюши отправились в обход. К ним присоединился и шофер. Невдалеке чернел ятак, куда стадо приходило на ночевку. Насколько хватал глаз, снег был усеян бараньим пометом. Ятак кругом обступали холмы, а там, где они понижались — тянулась изгородь из хвороста, служившая защитой от ветра.

Они внимательно осмотрели местность и направились в шатер, который стоял на краю ятака. Там уже собрались и все остальные. Когда молодежь натаскала большую кучу хвороста, Дурды-чабан принялся за изготовление чурека.

Надвигались сумерки. Стадо возвращалось на ночлег. На волнистой линии окрестных холмов обозначались силуэты передних баранов. Они пощипывали торчащую кое-где из-под снега прошлогоднюю траву и потихоньку подходили к ятаку.

Дурды-чабан месил тесто и отдавал распоряжения:

— Приготовьте капканы, скоро пойдем ставить… Собак сегодня досыта не кормите, а не то они потеряют резвость и не смогут бегать и драться… — Потом он, как бы разговаривая сам с собой, повел речь о заведующем фермой. — Не понимаю, что за человек этот Елли. Вот уже три месяца, как не дает корма для собак. А какие они тебе будут помощники, если ты их не накормишь! Приходится самим с собаками делиться. Иначе как же?..

— А я знаю, что ферме каждый месяц именно для собак выдают несколько мешков муки со склада, — сказал Овез. Он переглянулся с Хошгельды и принялся подкладывать дрова под котел.

— Если и выдают мешками, сын мой, — посмотрел на него старик, — то к нам и горсточка не доходит.

— Ничего, теперь все наладится! — уверенно отозвался Хошгельды.

Старик бросил и на него насупленный взгляд, но ничего не сказал. Он видел сына Орсгельды-ага впервые после его долгого отсутствия и не знал, что собой представляет молодой человек.

Вскоре все бараны были согнаны в ятак. Они привыкли приходить сюда, когда становилось уже совсем темно, и потому еще не спали, а продолжали стоять на ногах, удивленные ранним возвращением. Овчарки, как им положено, обошли вокруг стада, обнюхали следы и все четыре приблизились к шатру, рассчитывая на ужин.

Но тут все было необычно — пахло бензином, кругом ходили люди. Овчарки обнюхали незнакомых собак, привязанных возле машины, те в свою очередь обнюхали их.

Вюши боялся, что это взаимное ознакомление закончится грызней, но собаки не стали драться, они, видимо, только осведомились друг у друга о самочувствии, и все закончилось мирно. Во всяком случае овчарки молча отошли и легли у входа в шатер.

Подпасок налил им и приезжим собакам остатки вчерашнего супа, накрошив предварительно туда немного чурека, и вся четвероногая свора принялась за еду.

Подошли и ослы. Их тоже накормили, и они стали медленно бродить вокруг шатра, не удаляясь, впрочем, от него дальше, чем на десять — пятнадцать шагов. Таково уж свойство ослов — в степи после захода солнца они жмутся к человеку. Из всех домашних животных они, пожалуй, самые хитрые и самые трусливые.

А в шатре дела шли своим чередом. Молодые люди осматривали оружие. Когда был готов чурек, подпасок накрошил его в три большие миски, налил в них супу, и все сели за еду. Так как людей собралось много, а посуды не хватало, суп пришлось дважды добавлять.

После обеда молодежь развеселилась. Чай пили, пересмеиваясь и подшучивая друг над Другом. Только Дурды-чабан сидел серьезный, внимательно прислушиваясь к тому, что делалось снаружи.

После захода солнца прекратился доносившийся с окрестных бугров шорох промерзших ветвей кустарника — ветер как-то сразу перестал дуть. Но не надолго. Вскоре он возобновился, только теперь уж подул с другой стороны.

— Так я и думал, — бормотал старик. — Сама погода это предвещала. Может, и тучи уйдут…

Между тем оба осла внезапно повернули к шатру и, быстро перебирая ногами, скрылись, позади него. Никто не обратил на это внимания, кроме Дурды-чабана. Но он тоже пока ничего не сказал, желая проверить свою догадку на поведении собак.

И в самом деле, одна из четырех овчарок стала недоверчиво подымать нос, словно принюхиваясь к чему-то. Затем и остальные последовали ее примеру. Вдруг они все вскочили и рысцой побежали к ятаку. Дурды-чабан поднялся и с волнением смотрел им вслед, пока они не скрылись в темноте.

— Ну, ребята, — сказал он, — не знаю, сколько их там: двадцать или один-два, но только теперь ясно — волки поблизости.

Вюши первым схватил свое ружье и засуетился:

— Где они, Дурды-ага?.. В какой стороне?..

— Пока трудно сказать, но животные уже почуяли врага. Видите, и ваши собаки волнуются… И ослы, хоть и спрятались, а на месте устоять не смогли.