У подножия Копетдага

— Вот с кем у тебя был заговор против нас! — рявкнул Покген и, схватив Елли за шиворот, с силой усадил его на стул. — Сиди и держи ответ перед народом, — гневно приказал он.

— Ты, Покген, успокойся, — мягко сказал Чары. — Мы же вчера с тобой договорились, что ты не будешь волноваться. На таком условии тебя доктор и отпустил. Дело-то ясное, сейчас во всем разберемся и поставим точку.

— Как же мне не волноваться! — грозно посмотрел на Чары Покген. — Я с басмачами воевал, баев разоблачал, — самый, хитрый кулак, самый коварный враг не мог меня обмануть. А вот этому проходимцу поверил… Ну да ладно, — махнул он рукой. — Наукой мне будет. — И он открыл заседание правления.

Сначала на основании сведений Акмамеда Дурдыева, Вюши Сеидова, Чары Байрамова, Хошгельды Пальванова и Овеза Ниязова составили акт по делу с пакетом.

Когда Вюши рассказал, как все произошло, а Акмамед-ага сообщил, что Елли Заманов приходил в контору, чтобы заклеить пакет, — самому обвиняемому стала очевидной бессмысленность каких-либо оправданий. Как затравленный зверь, жался он в углу и за все время заседания ни разу не раскрыл рта, даже перестал отвечать на вопросы. А речь уже шла о корме для собак, о давлении на кладовщика, о частых выездах в город по личным делам и о многом другом.

Решено было немедленно провести повторную ревизию на животноводческой ферме и назначить туда нового заведующего — Чары Байрамова.

— А кто же вместо него бригадиром будет? — спросил Хошгельды, опасаясь за опытный участок.

— А бригадиром, я думаю, Овеза назначим, — предложил башлык. — Надо молодежь выдвигать, смену нам, старикам, готовить. Как ты, Овез, справишься?

— Постараюсь справиться, конечно если Хошгельды будет помогать.

На том и порешили. Что касается самого Елли Заманова, то постановили его из колхоза исключить, а дело о нем передать в прокуратуру.

— Нам такие не нужны, — говорил Покген. — И в том, что он оставался членом правления, я виновен больше других. Меня люди не раз от него предостерегали, пытались мне глаза раскрыть. Правильно Нурберды-ага говорил, что я не прислушивался к голосу массы, а наставлял ухо на рев осла. Даже дочь свою любимую собирался выдать за этого красавца с черной душонкой, — горько махнул он рукой. — Ты, Елли, иди теперь отсюда, нечего тебе здесь делать…

Елли стоял на месте, не в силах двинуться к выходу, ошеломленный обрушившимся на его голову ударом. Все молча смотрели на него, ожидая слов раскаяния и признания своей вины. Но не такой это был человек. Глаза его вдруг сверкнули злобой, и он, ни на кого не глядя, заговорил:

— Давно уже я понял, что Чары на мое место метит… Вот и добился своего… А воры все равно в колхозе не переведутся…

Ему не дали закончить. Возмущенный гул заглушил его слова.

— Одно могу сказать тебе, Елли, — подходя к двери, начал Чары Байрамов. — Увидишь человека лучше себя — задумайся, найдешь хуже — будь судьбе благодарен… — И он настежь распахнул дверь, указывая Елли на выход.

Когда Елли, опустив голову, прошел мимо него, он затворил дверь и вернулся на свое место.

— Недаром он вчера возле дома во весь голос орал что-то, — заметил Чары садясь. — Лиса всегда перед смертью в свою нору воет…

ВЕСНА

История с Елли многому научила Покгена. После того бурного дня он уже не смотрел с таким недоверием на агронома, чаще, чем раньше, советовался с ним и с секретарем партийной организации. Еще за время болезни Покген немало думал о своем отношении к Хошгельды и пришел к выводу, что часто бывал неправ.

Уже на другой день, после изгнания Елли, агроном имел возможность убедиться в перемене, происшедшей с башлыком. Глаза у Покгена подобрели, в лице появилась мягкость, и встретил он Хошгельды приветливее обычного.

— Заходи, заходи, — обрадовался он. — А я уже сам собирался в правление идти, да вот бригадиры на дом явились, — указал Покген на сидящих у стены Курбанли Атаева, Нурберды-ага и Кюле Бергенова. — Покой мой оберегают…

— Надежда Сергеевна говорит, что выпустила вас вчера только по случаю важного дела, а так вам надо еще с недельку дома побыть, — сказал Хошгельды, поздоровавшись со всеми.

— А ты Надежде Сергеевне не верь. Ей если волю дать, так она и тебя, чего доброго, в санаторий отправит. Не зря говорится: лежать — в счет смерти, ходить — в счет жизни. Ну, а у меня к жизни большая жадность пробудилась.

Почти три месяца пролежал, зимой еще куда ни шло, а сейчас самый разгар работ, наступает.

И он забросал агронома вопросами — хорошо ли спланировали укрупненные участки, как идет ранне-весеннее боронование, следят ли должным образом за рассадой в парниках.

— Они разве скажут что-нибудь! — кивнул Покген на бригадиров. "Все в порядке, Покген-ага", "Не беспокойся, Покген-ага", "Сделано, Покген-ага", а как выйдут отсюда, так сразу между собой и поругаются, — засмеялся он. — Завтра же сяду на коня и все поля сам объеду.