У подножия Копетдага

— Вот и хорошо! — заметил Кюле Бергенов, которого недаром в колхозе прозвали "Кюле-Ворчун". — А то Хошгельды совсем нас без тебя замучил. Он еще больше к нам придирается, чем районный агроном Иван Андреевич. Тот в прошлом году, когда приезжал, всем недоволен был. И сады не так обрабатываем, и хлопчатник сеять не умеем, и пашем не вовремя. Хорошо Елли нам, бригадирам, тогда посоветовал, — вы, говорит, со всем соглашайтесь, а сами по-своему делайте. А теперь как быть, если Хошгельды те требования в десять раз увеличивает и сам за всем следит?

Но тут Курбанли Атаев, чья бригада соревновалась с бригадой Кюле Бергенова, выступил в защиту агронома.

— Ты, Кюле, всегда что-то нехорошее выкопаешь, — засмеялся он. — Твои слова напомнили мне притчу о том, как к одному человеку пришел просить осла богатый, но завистливый и скупой сосед. А человек тот уже обещал одолжить ишака бедной вдове. Вот он и говорит — не могу дать, нет осла дома, А осел в это время как заревет во дворе! Сосед, конечно, упрекнул хозяина — здесь, мол, твой осел. Ну, тут владелец ишака рассердился. У меня, говорит, уже борода седая, а ты моим словам не поверил, а какому-то ослу веришь. Значит, говорит, ты — невежа. Вот и такие, как ты, — словам Ивана Андреевича не поверили, хоть он и поседел, о нашей пользе заботясь, а к словам Елли охотно прислушивались.

— Потому и от "Светлого пути" отстали, — поддержал Атаева башлык. — Потому и переходящее Красное Знамя района из рук выпустили.

Кюле весь побагровел от негодования:

— Сама работа покажет, кто каков… — уклончиво ответил Курбанли.

Кюле еще больше рассвирепел и насупился.

— Выходит — я невежа?!.

— Ты зря, Кюле, усы топорщишь, — успокоительно произнес старый садовод Нурберды-ага. — Вместо того чтобы ученых людей слушаться и своих работников подтягивать, ты что ни день в правление со сплетнями являешься. То тебе кажется, что у Курбанли народ распустился, на работу опаздывает, а на деле — в твоей бригаде самая плохая дисциплина. То вдруг прибегаешь с новостью: "Хошгельды на врачихе женится!" — как будто правлению очень важно получать подобные сведения. То поднимаешь панику — не на чем удобрения вывозить, хотя всем известно, что как треснуло осенью колесо арбы у тебя на участке, так она до сих пор там и валяется.

— Сломалась арба — лентяю дрова, — с улыбкой произнес вошедший Чары Байрамов. — Что, пробирают тебя, Кюле? И правильно — за дело! Хуже всех к посевной подготовился…

Вслед за Чары появился Акмамед-ага с ведомостями и повел речь о переходе всех бригад на индивидуальную сдельщину.

— А Покген, слушая эти разговоры, чувствовал, как у него с глаз спадает темная пелена и перед ним снова открывается весь широкий мир, подвластный человеческой воле, мир радостного труда и близких сердцу забот. Он дал задания бригадирам, распорядился об отправке сена в пески и о вывозе удобрений на поля, приказал по совету Хошгельды начинать воздушное прогревание семян. Дал также указание ознакомить всех звеньевых с нормами индивидуальной сдельщины, и как можно скорее, чтобы сев провести уже по-новому.

— Завтра из района ветеринар приедет, — обратился он к Чары. — Хорошо бы тебе вместе с ним на окот выехать. Проверишь, как там тепляки ставят. Да Овезу передайте, пусть для своей бригады о горючем позаботится — пора тракторное боронование зяби начинать… — И, оглядев всех, он добавил то, чего раньше никогда не произносил. — Ну, какие еще будут предложения? Я ведь один всего не упомню, забыл, наверно, о чем-нибудь?

Чары предложил как следует оборудовать полевые станы, открыть там читальни и наладить снабжение полеводческих бригад горячей пищей, чтобы люди не тратили времени на обед дома.

Покген согласился. И тут же сам вспомнил о других недоделках. Доярок наметили, а кто будет вывозить с пастбищ молоко — не решили. И о посуде не позаботились — ведь в прошлом году из-за недостатка жбанов продуктивность фермы полностью не использовали. Да и о шелкопряде пора подумать. План сдачи коконов увеличен вдвое, — а червоводню не отремонтировали, дезинфекцию не произвели.

— Вспомните, как прошлой весной было. Червям уже в коконы завиваться, а тут на них болезнь напала. И все оттого, что должной чистоты не было.

По мере того как Покген перечислял предстоящие работы, глаза у него молодели, лицо оживлялось, жесты становились решительными, энергичными. Видно, очень он истосковался по любимому делу и ему уже не сиделось на месте.

Когда, наконец, все поднялись и стали прощаться, башлык задержал Чары-ага, агронома и секретаря правления.

— Потолковать надо, — объяснил он, внезапно нахмурившись, и вышел в другую комнату, чтобы тут же появиться опять со свертком чертежей в руках.