У подножия Монмартра

Мансебо пытается посмотреть на что-нибудь, навевающее покой; внутри у него все бурлит и клокочет. Слишком уж много сразу свалилось на одинокого торговца овощами и фруктами. Слишком уж многое приходится ему скрывать и держать при себе. Мало того что ему приходится помалкивать о своей двойной работе, так он еще подвергается нападениям и вообще очень давно перестал нормально спать. Теперь вот надо еще прочитать книгу и одаривать детей, которые непрерывным потоком идут к нему, требуя записных книжек.

Мансебо беспомощно переводит взгляд с одного предмета на другой. На его и без того влажном лбу выступают капли пота. Он снимает с головы шапочку. Тарик разговаривает с Франсуа, но Мансебо не понимает, о чем они говорят. Зато понимает, что для него совершенно недоступно общение. Он утратил связь с реальностью, которая предъявила ему слишком много требований сразу. На несколько секунд Мансебо перестает сознавать, что делает в этом баре. В голове пульсирует так, как будто в череп заложили бомбу с часовым механизмом, и Мансебо чувствует, что ему стало трудно ворочать языком, который, кажется, распух и потяжелел. Слишком много слов скопилось в этом мясистом органе, не находя выхода. Для того чтобы отвлечься от лихорадочной скачки мыслей и не дать языку растрескаться от жары, Мансебо, неожиданно для самого себя, выкрикивает:

– Проклятые уроды!

Франсуа и Тарик умолкают.

Франсуа вскакивает и уходит за стойку, но тотчас возвращается со стаканом воды и ставит его перед Мансебо.

«Так и знал, – думает он. – Кажется, я схожу с ума. Может быть, мне обратиться к врачу? Но что я ему скажу? Наверное, правду. Врачи же обязаны хранить врачебную тайну. Мне надо поговорить с кем-то. Но с кем? С психологом, с психиатром?» Впервые Мансебо благодарен жаре, потому что Тарик и Франсуа, скорее всего, подумают, что его просто хватил тепловой удар. Это лучший выход. Будет хуже, если они узнают правду.

Мансебо смотрит на стакан с водой, но не может его поднять. Берет стакан, но тот каждый раз выскальзывает из руки, когда он пытается поднять его и поднести ко рту. Внезапно Мансебо видит, что на столе стоят два стакана. Прекрасно, теперь у него двоится в глазах. Он видит двух Тариков и двух Франсуа. Но Мансебо не испытывает страха, он уже сдался, у него нет больше сил сопротивляться. У него даже нет сил бояться. Ему нужна помощь. Это единственное, в чем он сейчас уверен. Он видит, что два Тарика что-то ему говорят, но не понимает ни слова. Голова болит так, словно по ней ударили дубиной.

* * * Мансебо закрывает глаза, чувствуя, что куда-то проваливается. В следующий момент он уже оказывается в собственном белом пикапе. За рулем сидит Тарик, глядя то на дорогу, то на кузена.

– Ты меня слышишь? Не бойся, скоро все будет хорошо. Мы едем в больницу. У тебя не давит в груди?

Тарик говорит преувеличенно спокойным голосом, но неожиданно срывается едва ли не на крик:

– Я чувствую, что эта жестянка сейчас рассыплется!

– Это ерунда! Это ложь. Он всегда следил за мной, шпионил, как кот, – возбужденно говорит о своем Мансебо. Его внезапно рвет на карту Парижа, лежащую между сиденьями.

– Черт! Черт! Черт! – восклицает Тарик и едва не врезается в едущий впереди автомобиль.

Он резко давит на тормоз и вскидывает руки, прося прощения у других водителей.

– Ничего, ничего, ничего, это не страшно, – говорит он. – Скоро мы будем на месте, брат, держись. Мы тебя вылечим, что бы это ни было.

Тарик говорит не слишком убедительно, на лбу его блестят капли пота, когда он сворачивает к приемному отделению больницы. Перед входом стоят две машины скорой помощи, и Тарик паркует пикап между ними. Теперь все выглядит так, будто перед подъездом больницы стоят три машины скорой помощи. Мансебо не видит ничего, кроме света и каких-то силуэтов, похожих на бесформенные тени. Однако, несмотря на боль, он все же чувствует облегчение. Они приехали, и теперь кто-то возьмет на себя попечение о нем. Он получит помощь, в которой так нуждается.

Мансебо лежит на койке. Люминесцентные лампы под потолком выглядят как длинные полосы света. До него доходит, что он раздет до пояса и к груди его прикреплены какие-то присоски. К нему то и дело подходят какие-то люди. Одни уходят, вместо них приходят другие. Кто-то показывает ему кончик ручки и водит им ею из стороны в сторону и просит его следить за ручкой глазами. Мансебо старается изо всех сил, но голова болит так, что у него ничего не выходит. Он чувствует себя слабоумным.

Он смотрит перед собой, мимо всех, кто находится в палате. Кто-то светит ему фонариком в глаза, другой человек кладет ему в рот две таблетки и подносит ко рту стакан с водой. Мансебо берет стакан и с закрытыми глазами глотает таблетки. Самый худший его враг сейчас – свет, нестерпимо яркий свет. Но никто здесь и не думает защитить его от света. Какой-то врач велит ему сесть и открыть глаза. Но Мансебо при всем желании не может этого сделать.

– Вы можете назвать мне свое имя, месье?