У подножия Монмартра

Мансебо тотчас жалеет о словах, сорвавшихся с его губ. Упрямство его не должно обрушиться на невинного сына. При этом интуиция подсказывает Мансебо, что неправильно оберегать Амира от всего, что происходит вокруг. Мальчик уже достаточно взрослый для того, чтобы знать правду о происходящем в доме. Сын не должен отрываться от действительности, от правды жизни. Даже если речь идет о том, что у него опрокинется представление о собственной матери. Амир широко раскрытыми глазами смотрит на сигарету, словно это опасный дикий зверь, с которым его отец затеял рискованную игру.

– Сядь, Амир.

Но Амир не хочет садиться. Мансебо думает, надо ли разрешить сыну стоять или нет.

– Садись, сынок.

Он тушит сигарету в цветочном горшке и оставляет окурок там же. Амир смотрит на отца так, словно тот свихнулся или свихнулся он сам. Реакция Амира лишний раз убеждает Мансебо в том, что сын ни сном ни духом не ведает о курении Фатимы. Но ничего, сейчас он об этом узнает.

– Дорогой Амир, сядь, сынок, чтобы я смог спокойно объяснить тебе, в чем суть дела. Все это не так страшно, ты видел меня курящим тысячу раз. Правда, я не курил здесь, но тем не менее. Сядь, дорогой, сядь.

Амир садится в низкое кресло и с опаской смотрит на окурок в горшке, как будто этот остаток сигареты сейчас бросится на него.

– Ты знаешь, меня сильно удивило то, что твоя мать, моя жена, часто звонит твоей сестре, что она каждый день покупает шоколадные хлебцы и что она скачет…

Выражение лица Амира отчетливо говорит о том, что он не видит никакой связи между этими вещами и курением в квартире.

– Я вижу, что ты не понимаешь, каким образом могут быть связаны эти вещи, но попытаюсь объяснить тебе всю эту запутанную историю.

Амир беспокойно озирается.

– Вот уже скоро тридцать лет, как мы – я и твоя мать – живем здесь. Это намного больше, чем ты прожил на свете. Ты можешь это себе представить? Все эти годы она беспрестанно жалуется, что у нее нет ни одной свободной минуты, что ей просто некогда присесть и перевести дух. Когда она рассказывает о том, как провела день, ни одним словом не упоминает, что каждое утро ходит в булочную и покупает хлеб на завтрак. Разве это не странно? Через тридцать-то лет? Но самое странное заключается в том, что она завтракает вместе с Аделью. С той самой женщиной, на которую все время жалуется. Каждый день, в течение десяти лет, я выслушиваю от нее, что ужин для нее сущее мучение, потому что за ужином ей приходится встречаться с Аделью и выслушивать бесконечные рассказы о ее хворях и немощах и обо всем подобном. Если же мы задерживаемся за ужином, то она потом жалуется на то, что ей пришлось провести несколько лишних минут с этой ужасной Аделью. Десять лет я выслушиваю все это!

Юношеский дух противоречия целиком и полностью овладел всем существом Мансебо, и он ничего не делает, чтобы остановить словоизвержение, напротив, этот дух помогает ему находить нужные слова для того, чтобы убедить Амира.

– Поэтому нет ничего удивительного в том, что, увидев, как она бежит утром в булочную, чтобы купить хлеб для себя и Адели, я был поражен до глубины души. Но теперь я перейду к самому интересному. Когда я сказал ей об этом, она стала все отрицать! Если она смогла скрывать это десять лет, то есть ли вещь, которую она не была бы способна скрыть? В чем еще она лжет? Есть и кое-что другое, но я не буду тебе говорить, чтобы пощадить твои уши.

Выражение лица Амира меняется, он смотрит на окурок в горшке, а потом на отца, словно прося его продолжить, что Мансебо и делает весьма охотно.

– Ты должен поверить тому, что я сейчас тебе скажу. Вчера я решил немного изменить свои привычки, и узнал, что Фатима курит.

Мансебо понимает, что сказал слишком мало для того, чтобы Амир ему поверил.

– Из-за некоторых обстоятельств я решил поменять место, на котором обычно сижу перед магазином. Усевшись на новом месте, я поднял голову и увидел, как Фатима, моя жена, сидит на балконе и курит. Окурок она бросила прямо на тротуар. Это произошло во второй половине дня, когда я и Тарик на работе, а ты, как всегда, в школе. Кстати, где ты был вчера после обеда?

– У Халеда.

– Этим и воспользовалась Фатима, чтобы покурить. Она наверняка совершает этот ритуал каждый день, пользуясь сложившимися обстоятельствами.

Мансебо очень доволен своим последним оборотом. Наступает тишина.

– Ты уверен?

– Больше чем уверен.

Амир на секунду задумывается, а потом ведет себя как отчаявшийся адвокат Фатимы.

– Ты уверен, что это курила именно мама? Может быть, она просто выбросила чей-то окурок…

Амир действительно говорит как адвокат, то есть плохо.

– Но почему она тогда говорит, что у нее аллергия на табачный дым? – задает Амир риторический вопрос и снова погружается в раздумья.

Мансебо пожимает плечами.

– Я очень хорошо помню ее декламации в барах, когда она жаловалась, что там слишком сильно пахнет дымом и…

Амир молчит, и Мансебо вдруг начинает обвинять себя во всех грехах. Он никогда не думал, что такие сведения о Фатиме причинят боль Амиру.

– Сынок, мы должны принять все как есть. Мы не знаем, зачем она делает то, что делает.