У порога

Бедный Мюллер, хотя этот эпитет не очень-то ему подходил, ну разве что, только в моральном плане, был буквально раздавлен потоком обрушившейся на него информации. Он молчал. Да и что он мог сказать в свое оправдание? Заявить о том, что вся эта гора недвижимости принадлежит корпорации он не мог, так как действительно, всё, что скрупулёзно перечислил Тучков, было оформлено именно на самого Мюллера А.Б. И тут уж никакие выкрутасы типа «я — не я, и хата не моя» помочь никак не могли. Поэтому и приходилось молчать, вжавшись всем телом в кресло и молясь всем святым о даровании шанса вырваться из этого ада не то, чтобы целым, но хотя бы живым. Паузу прервал сурово-удивленный голос диктатора.

— Так вот вы каков, гусь-лапчатый?! — не удержался Афанасьев от восклицания. — Про ваш замок я и раньше был немало наслышан, но как-то не придавал этому большого значения. А зря, как показала суровая действительность. Я-то по своей наивности просто думал, что вы с жиру беситесь от своих астрономических окладов, а вы оказывается птица более высокого полета. В карман государства решили ручки шаловливые запустить? А не боитесь, что ручки мы вам обкромсаем по самые плечики?

На Мюллера в эти мгновения страшно было даже смотреть. Неестественно белое лицо, более похожее на мраморное изваяние, с заострившимся носом, как у покойника и крупными каплями пота, стекающими по вискам, внушали каждому, кто смотрел на него троякое чувство, состоящее из гнева, жалости и брезгливости.

— Вот видите, — продолжал витийствовать глава хунты, — как нехорошо получается, когда пытаешься обмануть государство? И чего вам, собственно говоря, не хватало? Денег?! Да у вас только жалованья хватило бы и внукам и правнукам. Почета и удовлетворения тщеславия? Вы и так, едва не ногой открывали двери в Кремле. Или вы себе три жизни намеряли? Нет уж, дудки! Умрете в свой срок, как и положено среднестатистическому гражданину. Правда, в моих силах сильно подсократить ваш жизненный путь и вдобавок ко всему прочему, сделать последние шаги в состоянии невыносимых мучений физического свойства. Как у вас там с болевым порогом? — уже откровенно издевался Афанасьев над своей жертвой.

Мюллер уже находился даже не на грани психологического срыва, а в состоянии полной каталепсии, когда происходит полный паралич мышц и нервных окончаний. Те, кто был, не посвящен, в глубинные замыслы заговорщиков с интересом рассматривали своего вождя. Таким хищным и жестоким они его себе не представляли. Разве что Рудов — давнишний приятель и сослуживец, который уже имел возможность поучаствовать в допросе Греха, мог догадываться, какие внутренние бури порой вырываются у Афанасьева наружу. Но и он сейчас смотрел на своего друга так, как будто видел впервые. Если бы он только знал, что весь этот спектакль с разоблачениями своей главной целью ставит вовсе не наказание казнокрада, а затрагивает куда более значимые для государства цели, то он, конечно же, первым бы встал и зааплодировал умело разыгранной партии.

— Впрочем, — сделал паузу диктатор, — ваша преждевременная кончина в наши планы не входит. Пока, не входит, — сделал он уточнение. — Я даже склоняюсь к мысли, чтобы не только сохранить вашу жизнь, но и оставить вас в прежней должности.

Последние слова Верховного вообще сбили с толку большинство из присутствующих здесь. Они с опаской стали переглядываться, немо вопрошая друг у друга: «Что происходит? И что это за балаган?»

— Президиум, — продолжил, как ни в чем не бывало Афанасьев, — готов рассмотреть предложение о смягчении вашего наказания взамен на некоторые встречные шаги с вашей стороны.

Тут диктатор опять допустил паузу, чтобы убедиться в том, что до Мюллера доходит смысл его слов, ибо сейчас тот напоминал более всего мешок набитый отрубями, безвольно сидящий в кресле и слабо реагирующий на внешние раздражители. Новиков, который сидел рядом с ним, даже потряс его за плечо, чтобы хоть немного привести того в чувство и вывести из состояния глубокого ступора.

— А?! Что?! — затравленно начал озираться по сторонам, соображая, что к чему, еще вчера всесильный магнат.

— Я говорю, — терпеливо и даже с некоторой снисходительностью в интонациях повторил Афанасьев, — что вы смягчите свою участь, и даже, вполне вероятно, оставите за собой свой пост, если выполните некоторые условия.

— Я? Да?! Условия?! — бестолково тыкался Мюллер из стороны в сторону, создавая впечатление своей полной невменяемости.

— Ты, Алексей Борисович, еще слюни пусти для вящей наглядности своего помешательства на почве жадности, — начал сердиться Афанасьев, который терпеть не мог подобных спектаклей. — Не доводи до греха. Говори толком, что выбираешь: идти по этапу, пересчитывая колымские версты, или целиком и полностью сотрудничать с властями? Больше спрашивать не буду, потому, как ты и так довел меня до ручки своими выкрутасами.

— Да, да, конечно же, сотрудничать, — сразу оживился Алексей Борисович, словно его сбрызнули «живой» водой.