У порога

— Спасибо отче, за слова, что бальзамом разлились в моей мятущейся в сомнениях душе. Но все же, ответь, какую роль ты мне отводишь в сегодняшней битве?

Палий опять пожевал губами, собираясь с мыслями и духом. Даже невооруженным глазом было понятно, что предстоящие слова будут стоить ему большого душевного откровения.

— За многие годы народ впервые почувствовал себя значимой величиной, — вымолвил он, уставившись в пол и не решаясь поднять взор. — Люди почувствовали, что о них начинают заботиться и начинают защищать от притеснений не ложно, а в действительности от чиновничьего всесилия, от людоедского капитализма, от уличного хулиганства и иных мерзостей, сопровождающих их быт. И все это только благодаря тому, что к власти пришла совсем иная когорта людей — ничем не связанная с прежней дискредитировавшей себя в глазах общества властью. В одночасье произошла смена элит. У широких масс населения появился шанс на социальный лифт. Знаком ли тебе этот термин?

— Чай не за печкой уродился, — чуть обиженно ответил Афанасьев, имевший научную степень доктора военных наук.

— Так вот, — потер митрополит свои колени ладонями, — все эти перемены люди связывают с тобой и твоими соратниками. Впервые за всю историю рейтинг доверия к власти превысил значение в 75 %. Поверь, сын мой, это очень много. А доверие к тебе превышает и этот показатель.

— Откуда у вас такие сведения? Рейтинг доверия последнего президента тоже превышал порог в 80 %, — усмехнулся Валерий Васильевич.

— У нас свои источники информации и своя служба социальной аналитики, не доверять которой у нас нет оснований, — в свою очередь улыбнулся Евфимий. — Что же касается популярности последнего президента, то ты и сам прекрасно понимаешь, как рисуются царедворцами подобные цифири.

— И тем не менее…

— И, тем не менее, — подхватил священник на лету, — вся его беда заключалась в том, что он, как канатоходец пытался соблюсти баланс, считая это своей приоритетной задачей. Олигархат и приближенных ублажал материально, считая их своей преторианской гвардией, а народ умиротворял незначительными подачками, представляя их, как высшее достижение своей власти. Он стоял перед дилеммой: быть с народом или быть с ограниченным числом приближенных. Думая, что деньги решают всё в этом мире, он сделал свой фатальный выбор. В результате, все кончилось довольно печальным образом, для него самого. Самые близкие люди, как он полагал, его и предали, в конце концов.

— То есть, если я вас правильно понял, то вы желаете воспользоваться некоторой моей популярностью в своих целях?! — перевел беседу на совсем уж откровенный лад Афанасьев.

— Думай, что речёшь! — поднял голову и сверкнул очами митрополит. — Свои цели, это когда я бы попросил у тебя квартиру для своей племянницы на Тверской! А я забочусь об интересах церкви и народа, в целом.

— А, что, племяннице понадобилась квартира в центре Москвы? — панибратски подмигнул Верховный ссутулившемуся Евфимию.

— Перетопчется, — буркнул неистовый иерарх.

— Ладно-ладно, я пошутил, — решил сбавить обороты Валерий Васильевич. — Но, что я конкретно должен сделать?

— Своим авторитетом ты должен противустоять алчущим клирикам, сопротивляющимся переменам. Они, неразумные сами не понимают, что своим стяжательством приближают не только свой телесный и духовный конец, но и закат последнего оплота веры в христианские начала.

— Вот ведь какой вы скользкий субъект, отче! Я от вас уже битых полчаса добиваюсь конкретики, а вы все куда-то крутите и вертите, как фокусник в цирке. Скажите прямо, наконец: «Василич, ты должен сейчас сделать то-то и то-то». Тогда и мне и вам станет ясно, в каком направлении двигаться дальше.

Служитель культа опять вперился в пол глазами и как бы нехотя через великую силу выдавил из себя:

— Пойми, мне тяжко молвить об этом. Но ты ведь не младень, а муж убеленный сединами. Мне ли тебе объяснять про «аз» и «буки»? Те клирики, что стоят горой за нечестивого Нафанаила тоже ведь люди, подверженные мирским страстям и вожделениям. И им, как и прочим мирянам не чужды страхи потерять в одночасье все, чем они владеют — материальным достатком, приобретенным, скажем так, не совсем честным способом. Но, паче того, страхом потери свободы и далее распоряжаться всем этим добром безнаказанно, не понимая, что это всего лишь краткий миг бытия пред вечной жизнью и вечной расплатой за свои мирские слабости.

— То есть, вы мне предлагаете перейти к угрозам начать репрессии против служителей церкви? — не поверил своим ушам диктатор.

— Порой неразумную скотину, пастырь направляет на путь истинный хворостиной, — тяжко вздохнул митрополит.

— Ага. Это типа того, что умелое использование кнута, существенно экономит пряники. Я так понимаю?! — слегка опешил от подобной откровенности диктатор.

— А разве я предлагаю тебе совершить, что-то противозаконное?! — в свою очередь удивился Евфимий. — Эти клирики уже замечены в симонии17, стяжательстве и мздоимстве, а также в подкупе должных лиц государства. Просто Церковь, не желая выносить лишний сор из избы старалась не выпячивать эти факты.