У порога

— Да-да, идемте, — согласился на предложение Афанасьев, уже в спину удаляющемуся митрополиту и двинулся было вслед за широченной, как амбарные ворота спиной Палия, но вдруг остановился, заслышав сзади сопение топающей вслед охраны.

— Вы куда?! — не скрывая раздражения на лице, рыкнул он своим сопровождающим, среди которых помимо охраны были еще и Михайлов с носителем «ядерного» чемоданчика.

— Мы за вами, — осмелился подать голос кто-то из охраны.

— А ну, стоять! — гаркнул на них Афанасьев. — Всем оставаться на своих местах. Я пойду один. Ждать меня здесь, — короткими фразами рубил диктатор.

— По правилам…, — опять было начал уже сам Сан Саныч, но на полуслове захлебнулся под хмурым взглядом Верховного.

— Молчать всем! Это приказ! — зло и высокомерно повторил требование Валерий Васильевич.

Охранники, включая своего начальника, застыли на месте, ибо под горячую руку никто из них попадать не желал. И только верный и преданный адъютант подал голос:

— Может всё-таки я с вами? — рискнул Михайлов произнести тоном, в котором сквозили надежда с обидой.

— Нет, Борисыч, со мной никак нельзя даже тебе, ибо чую, что разговор будет сугубо конфиденциальным, — отрицательно покачал головой Афанасьев, и, уже больше не говоря ни слова, пустился вдогонку уже удалившемуся на приличное расстояние митрополиту.

Догнать того было делом нелегким. Хоть и удалялся он чинно и пристойно, но шаги его были широкими и ритмичными. Опытный человек, сразу бы разглядел в нем бывшего «волкодава». Валерию Васильевичу, несмотря на всю его коротконогость, все же удалось догнать Евфимия и его свиту почти на ступеньках Храма. Афанасьев думал, что они сейчас войдут в Храм Христа Спасителя через главный вход, но его ожиданиям не суждено было сбыться. Евфимий, в сопровождении клира, неожиданно свернул налево и, обойдя Храм с торцевой стороны, вошел в один из притворов. Афанасьеву не оставалось ничего иного, как последовать за священником. Немного пройдя низковатыми даже для невысокого Афанасьева переходами, они оказались в каком-то помещении, смахивающем, то ли на тюремную камеру, то ли на келью монаха-аскета. В маленькой комнатушке, с выбеленными стенами и малюсеньким окошком где-то под подволокой ничего из мебели не было, кроме одиноко притулившейся к стене лавочки. Ни росписи на стенах, ни икон в драгоценных окладах, ни даже убогого коврика на каменном полу. Впрочем, даже света от маленького оконца вполне хватало, чтобы разглядеть все детали убогого помещения. Чтобы усугубить и без того унылый вид, с потолка сиротливо висела на проводе лампочка без абажура, но и она не горела. Митрополит плавным жестом руки велел сопровождавшим его церковникам удалиться, а когда те с подобострастными поклонами пятясь, вышли из комнаты, молча указал Валерию Васильевичу на лавку. Когда тот пристроил свой афедрон16 на жесткое и, кажется, даже плохо оструганное дерево лавчонки, морщась от подобного сервиса, уселся рядом, сложив благочинно свои большущие ручищи на колени. Митрополичий посох, украшенный каменьями и моржовым клыком, служитель культа пристроил в уголке у себя за спиной. Едва усевшись, он, глядя прямо в глаза собеседнику, начал выговаривать тому:

— Спасибо сыне, что внял моим просьбам и чаяниям, почтив своим присутствием наше Высокое Собрание — сиречь Поместный Собор. Однако ж вместе с этим хочу, и попенять тебе за твою нерадивость в служении Божьему промыслу.

— Это чем и когда же я успел провиниться перед Ним? — слегка опешил Верховный, никак не ожидавший, что Местоблюститель с места и в карьер начнет ему предъявлять претензии.

— Ан не помнишь, — склонил голову в скуфейке набок, как собака, которая пытается понять о чем говорят в её присутствии двуногие, — как давал мне обет исповедаться, раз уж принял моё духовное наставничество над плотию твоей и душою? Уж два месяца, почитай, прошло, а ты, чадо и в ус не дуешь! Терпенье Господне безгранично есть, но и испытывать его на прочность никоим образом не дозволительно, — поднял он кверху свой указующий перст в подтверждение своих слов.

— Ах, вот вы о чем? — облегченно вздохнул диктатор от незначительности обвинений в свой адрес. — Так я, Ваше Преосвященство, тоже ведь на печи все это время не сиживал, свесив ножки. По себе наверняка знаете, каково это управлять таким большим хозяйством, как Россия-Матушка. Сплю по пять часов в сутки, да и то вполглаза.

— Однако ж Господу нашему мог бы и уделить толику времени, ибо духовное начало всегда превалирует над мирскими и суетными делами, — поджал губы Евфимий, — а ты, сыне ни разу за два месяца не позвонил даже отцу своему духовному.

— Ну, так вы бы и сами могли позвонить и напомнить, — парировал упреки Афанасьев.

— Не носи голову свою превыше ветра, сыне мой, — покачал головой митрополит. — Не Богу торить дороги к душам заблудшим, а заблудшим душам следует искать пути к Божественному просветлению.