У порога великой тайны

…Интереснейший был человек Стивен Гейлс, шестой сын баронета Томаса Гейлса из Кента. Впрочем, с внешней стороны жизнь Стивена не богата событиями. Учился он в Кембридже. Получил звание магистра искусств, а затем бакалавра богословия. Ему предназначен был духовный сан. И Стивен стал священником. Дни его мирно текли в тиши. Но служил он больше науке, чем церкви.

Гейлс любил изобретать. Он придумал вентилятор. Это приспособление, которое нам кажется таким нехитрым, вызвало тогда удивительные перемены.

Первые вентиляторы Гейлса поставили в тюрьме, переполненной заключенными. Спустя четыре года один из тюремных надзирателей, сидя со своим другом в кабачке за стаканом грога, мрачно острил:

— Достопочтенный Гейлс подложил властям порядочную свинью. Раньше, когда воздух в камерах не очищался, у нас в тюрьме отправлялось на тот свет ежегодно от пятидесяти до ста заключенных. Никого это, как вы понимаете, не беспокоило. А за последние четыре года, после того как пастор сделал эти свои очистители, умерли всего четверо!.. Если дело так пойдет дальше, то придется хозяевам графства раскошелиться на постройку нового тюремного корпуса!..

А Гейлс продолжал изобретать. Придумал, как сохранить от порчи мясо в далеких путешествиях; увлекшись химией, дознался, как собирать газы и как измерять их объем; устроил опреснитель морской воды.

Главной же страстью пастора была ботаника. В науку о растениях, носившую в ту пору еще описательный характер, он смело привносил методы математики и физики.

Ревнители «чистой ботаники» возмущались:

— Плюсы и минусы — дело математиков; унции, футы, дюймы — для торгашей. Натуралисту приличествует наблюдать и наивозможно точно описывать виденное.

Гейлс же упорно стоял на своем: число, мера, вес.

Он не смог отыскать у растения сердце. Природа, как мы знаем, не наделила растительные организмы таким органом. Но в поисках несуществующего «сердца растений» он изучил и правильно объяснил движение соков у растений.

Гейлс то и дело поднимал глаза кверху, где шелестела на ветерке темная зелень листвы. Какую роль играет лист в питании растений? Этот вопрос не оставлял его. Но тут, как и Мальпиги, Гейлс мог довольствоваться лишь догадками — ни число, ни мера, ни вес не могли еще помочь в разгадке великой тайны.

Гейлс считал, что растения получают часть необходимого им питания при помощи листьев из воздуха. Свет же, по мнению Гейлса, проникая в ткани листа, быть может, содействует «облагораживанию веществ, в них находящихся…»

Опередить свой век — не в этом ли высшая доблесть ученого! Климент Аркадьевич Тимирязев назвал Гейлса в числе основателей физиологии растений. А наука эта развилась лишь через столетие после опытов Гейлса. И одним из главных разделов молодой науки, на которую опирается ныне агрономия, стала разгадка тайны зеленого листа.

Жирный тук из воздуха…

В Санкт-Петербурге, на Васильевском острове, близ Малой Невы, в середине XVIII века стоял просторный деревянный дом. В нем жили большей частью иноземцы, приглашенные на службу в молодую Петербургскую Академию наук, основанную Петром Первым. Летом 1741 года в этом доме, в дворовом флигеле, занял две комнатки широкоплечий, высоченного роста молодой человек с открытым бесхитростным лицом. Такие лица часто встречались во все времена на Руси у северян. Это был Михаил Васильевич Ломоносов. Он только что вернулся из Западной Европы, где провел в учении пять лет.

Спустя полгода, после изрядной канители, Ломоносова определили адъюнктом физического класса Петербургской Академии наук.

По соседству с домом, где жил Ломоносов, на Первой линии Васильевского острова находился «Ботанический огород». Осмотрев его вскоре по приезде в Петербург, Ломоносов воскликнул:

— Славно!

«Огород» оказался прекрасным ботаническим садом, где наряду с общеизвестными растениями культивировались сотни редкостных деревьев и кустарников, вывезенных из Сибири, Монголии, Китая.

Все пятнадцать лет, которые Ломоносов прожил в доме близ Малой Невы, «Ботанический огород» служил ему местом для отдыха, научных наблюдений, раздумий. У Михаила Васильевича был даже свой ключ от садовой калитки. Ломоносов обзавелся им по особому разрешению президента Академии наук. И после, переселившись в собственный дом на Адмиралтейском острове, Ломоносов не переставал интересоваться «Ботаническим огородом», негодуя всякий раз, когда обнаруживал там беспорядок или запущенность.

Всегда считалось, что девять наук могут спорить между собой — какая из них больше обязана гению Ломоносова: физика, химия, геология, минералогия, география, астрономия, философия, история, филология. В спор несомненно вмешаются также искусство и литература: неувядаема прелесть мозаичных картин Ломоносова и его стихов. Но всегда почему-то забывали прибавлять десятую науку — ботанику. А ведь и ей великий русский ученый посвятил немало времени. И тут его мысль далеко опередила эпоху.

Мог ли Ломоносов, выросший на русском севере с его лесами, не любить живую природу?! Но ученый не только любил, он знал мир растений, как должен знать ботаник.