У последней черты

— Я хочу изменить будущее. Хотя бы немножко. Для нас для всех…

Она смотрит, не понимая.

— Знаю, звучит тупо… Но оно будет получше того, что есть, правда для этого надо потрудиться и, хотя бы, элементарно дожить. Если ты решишь остаться со мной…

— Но у меня уже есть решение, — говорит она.

— Нет, — оно не окончательное, потому что… — я поднимаю указательный палец, не давая ей продолжить. — Потому что, я тебе не говорил… Нас всех могут убить. Или только меня. И каждый день ты будешь бояться, не случилось ли этого. И ещё… потому что ты не сможешь делать сюрпризов. С фартуком да, а с внезапным появлением нет. И не сделаешь ни шагу без охраны и без моего ведома. И не потому, что я такой самодур. Просто я дерево, под сенью которого тебе кажется безопасно, но молния бьёт прямо в меня. Вот и всё. Молчи и ничего не говори. Тебе нужно всё взвесить. Спокойно, без давления и без… без угрызений совести.

Она хмурится.

— Да-да, без разъедающего чувства долга. Ты дала мне обещание. Оно мне очень дорого, но я тебя от него освобождаю. Правда. Ты можешь делать всё что хочешь.

— Всё? — прищуривается Наташка.

— Кроме нарушений режима безопасности.

— Значит, не всё?

— Пока не всё. Но со временем, если ты решишь, сможешь вернуться к обычной жизни. В казино ты ходить не будешь. Доделывай всё в теории, никаких реальных цифр, никаких сведений. За тобой будет закреплена машина и телохранители. Ты переедешь в другую квартиру. Игорь тебе всё расскажет. Сейчас последняя возможность, и я хочу тебе её дать, подумай, прислушайся к себе и прими решение. А я подожду, не переживай, за другими юбками не побегу.

— И даже за немочкой? — поднимает она брови. — За Евой, не побежишь?

Она спрашивает не серьёзно, а просто иронизируя. Поэтому я не отвечаю. Пускай, должно быть, кажется себе невероятно взрослой. А я вот, кажусь себе пустоголовым мальчишкой и даже чувствую некоторую растерянность.

Подхожу к телефону и, сняв трубку, начинаю крутить диск. После пары долгих сигналов на том конце провода отвечают:

— Алло…

— Сергей Сергеевич, — говорю я, — здравствуйте. Это Егор Брагин. Не разбудил я вас? Простите за ранний звонок.

— О, Егор! — восклицает он. — Привет! Приехал? Рад тебя слышать. И нет, ты меня не разбудил, я встаю ни свет, ни заря, предполагаю, что из-за возраста, грехи давят.

— Я надеялся на это, — отвечаю я. — Не на грехи, конечно, а на то, что не разбужу. Хочу спросить, можем ли мы посотрудничать?

— С удовольствием, ты же знаешь, я всегда рад. Когда надо приезжать?

— Да, чем раньше, тем лучше.

— Ого, ну, это по-нашему. Могу минут через тридцать-сорок быть.

— Отлично, спасибо большое, буду вас ждать.

Я кладу трубку.

— Водитель, — поясняю я Наташке, — сейчас приедет и тебя отвезёт. Тебе всё ещё нужно ехать?

— Да, нужно. Я же доклад сегодня читаю в МГУ. А почему Сергей Сергеевич? Куда Павел делся?

Она осекается, поймав мой взгляд. Да, милая, вот он, на мне. Не весь, но его часть…

Я снова кручу диск телефона. На этот раз трубку не снимают очень долго. Я не выдерживаю, нажимаю на рычаг и набираю ещё раз. Теперь занято. Да чтоб тебя. Пытаюсь ещё несколько раз.

— Наташ, я пойду в душ, а ты понабирай, пожалуйста.

Карандашом с вываливающимся грифом, я царапаю на листке бумаги, лежащем на столике номер больницы.

— Вот, дозвониться трудно, но ты попробуй. Это госпиталь. Спроси, как прошла операция у поступивших сегодня с огнестрельными ранениями Павла Круглова и…

Я задумываюсь. Фамилию Рекс я не знаю.

— Павла Круглова и девушки с рыжими волосами. Зовут Дарья. Что, Наташ?

Она смотрит на меня будто только что поняла что-то страшное…

— В тебя, — тихонько говорит она. — В тебя тоже стреляли?

Я не отвечаю, несмотря на то, что мне очень хочется её успокоить и сказать, мол что ты шутишь, что ли? Нет, конечно. Мы же не в Чикаго.

Иду в ванную и забираюсь под душ. Задёргиваю занавеску и долго стою под горячей водой, устраивая настоящий хамам. Когда я выключаю воду, то из-за густого пара в ванной комнате ничего не могу рассмотреть.

Это ничего, это хорошо, это то, что мне нужно. Мгла, туман, острый горячий пар. Вот бы раствориться и самому стать паром. Вытираюсь и выхожу с полотенцем на шее.

— Дозвонилась?

Вижу по лицу, что дозвонилась. Я молча жду.

— Не хотели говорить, пришлось соврать, что я из Милиции. Секретарь Чурбанова.

— Молодец. И? Чего там?

— Девушка… м-м-м… Операция прошла успешно, она в реанимации. Посещения запрещены. Ну, и она ещё спит. Состояние, — Наташка смотрит на запись на бумажек. — Стабильное тяжёлое. Будет в реанимации минимально один день, но, вероятно несколько…

— А Пашка?

Она набирает побольше воздуха, чтоб не зареветь:

— Крайне тяжёлое… Он в коме. Прогноз вообще не берутся делать…

Вот такие дела, твою дивизию. У неё нижняя губа начинает дрожать… Ну и как её такую брать в боевую юность…

— Перитонит, — читает она, — задеты внутренние органы и… и…

Сука Зураб. Придётся его растерзать и разрезать на куски. Пашке и Дашке это не поможет, а вот мне поможет. Хорошо поможет…

— А, нет, погоди, перитонит удалось предотвратить, пуля попала в печень и да, задеты внутренние органы, кишечник…