У последней черты

Я молча сглатываю…

— Кто в вас стрелял? — спрашивает Наташка, а у самой глаза на мокром месте.

— Бандиты, Наташ, ограбить хотели. Иди, иди ко мне. Не плачь. Они уже не смогут больше никому зло причинить…

— Вы… ты их… убил?

— В милицию сдал, пусть суд решает убивать их или нет, — не решаюсь я быть откровенным до конца.

Но она мотает головой. Кажется не верит.

Я одеваю чистую одежду.

— Ну что, Какие у тебя сегодня планы кроме доклада? — спрашиваю я.

— У нас программа. Если меня не исключат из группы, за то что я провела ночь неизвестно где. Соседка по комнате должна была прикрыть, если что, но как там в реальности получилось, я не знаю.

Не надо было её на ночь оставлять, конечно…

Снова звонит телефон. Ферик.

— Егор! — с места рвёт он в карьер. — У меня слов нет! Я эту суку на крючья вздёрну!

Ну, и всё такое, «он меня», «да я его», «да я их всех» звучит во всех возможных вариантах и интерпретациях. Только смысла в этом всём не так уж и много.

— Надо это всё обсудить, Егор.

Не знаю, что он хочет со мной обсуждать, но пока соглашаюсь.

— Ну… что же, Фархад Шарафович, давайте обсудим, если вы считаете это необходимым.

— Конечно, Егор. Только я хочу тебя попросить… Ты не руби с плеча, Айгюль мне сказала, что ты… ну в общем, я понимаю, ты был расстроен…

Расстроен? Серьёзно? Это так называется?

— Айгюль, — продолжает он, — мне сказала, будто ты знать её не хочешь.

— Я не хочу знать Айгюль? — переспрашиваю я. — Нет, я сказал не так, какая разница, чего я хочу или не хочу. Тем более, я уже её знаю. Я сказал, что больше не буду иметь с ней никаких дел. Согласитесь, это немного другое. Я прошу прощения, мне нужно отойти ненадолго. Но вы подъезжайте, если хотите поговорить. Я пока здесь.

Поговорив с ним, я звоню Семёну и даю команду готовиться на выезд.

— Наташка, — подмигиваю я. — Ну что, отвезти тебя к твоей замдекана? Или это мужик?

— Мужик, — улыбается она. — Там вообще, только я и Ирка Левицкая девчонки, а остальные парни.

— Ботаны, надеюсь? — прищуриваюсь я. — Или мачо?

— Ты сейчас на неизвестном мне языке говоришь, — качает она головой. — Ботан это кто, ботаник, что ли?

— Молодец, шаришь. Ботан — это ботаник, очкарик и задрот, в исконном первобытном значении слова. Такие у вас отличники?

— Есть и такие, — кивает она, — а есть и как наш староста. Ты один раз его видел, не запомнил только наверное.

Запомнил, как не запомнить.

— В него все девчата влюблены, кто тайно, кто явно.

— А ты как? — хмурюсь я.

— А я никак, я бы и рада может быть, да слово дала… — она осекается поймав мой взгляд. — Прости, глупая шутка… Извини, правда… Нет, я не влюблена в него. И ни в кого другого, кроме тебя.

Звонит Сергей Сергеевич. Приехал.

Я подхожу и обнимаю Наташку.

— Ну, всё. Семён тебя довезёт, а дальше ты сама. Здесь никто особо не знает, что ты имеешь ко мне отношение. Студентка да студентка. Если что будет нужно, звони. Я тебе сейчас рабочий телефон напишу в ЦК. Телефон казино знаешь. Там можно сообщение оставить. Машины пока под рукой нет, так что и телефона мобильного тоже нет. Вот такие делишки. Если замдекана или староста… В общем, я им ноги повырываю, можешь сразу предупредить.

— Все уже предупреждены. Ладно пошла я. Если что, нужно будет подтвердить, что я по поручению ЦК ВЛКСМ ночь вне гостиницы проводила. Ездила, например, ветеранов навещать, а там машина сломалась.

— Ладно, — киваю я. — Подтвердим, конечно. Наташ, ты о другом думай, поняла? Крепко думай.

— Вообще, я всё уже придумала, но если ты хочешь на месяц убрать меня с глаз, ладно, я подожду. Привет Еве.

— Передам. Если увижу. Смотри, чтобы без сюрпризов с перемещением в пространстве. И сейчас, в Москве, будь постоянно со своей группой. Одна никуда, даже в туалет — с соседкой. Ясно?

Как только уходит Наташка, звонит Злобин. Время ещё половина седьмого, но сегодня все на ногах.

— Обедаем сегодня, — говорит он, — с Евой в «Метрополе». В час дня. Подойди к двенадцати. Поговорим с тобой до её прихода. Ты сам-то живой после вчерашнего?

— Нормальный, — отвечаю я. — В двенадцать буду.

Закончив со Злобиным, поднимаюсь в казино. Прошу сделать мне двойной кофе и бутерброды. Сажусь за столик и пролистываю, лежащий здесь «Крокодил». В этом гнезде буржуазного разврата советский сатирический листок выглядит откровенно чуждо.

На обложке остро модные офисные работницы, забравшись на стол, устроили дефиле, а их менее продвинутые сослуживицы с завистью разглядывают заграничную одежду.

— Кажется, вместо НИИ я попал на демонстрацию мод, — говорит посетитель.

— Да нет, — отвечает уборщица. — Просто сотрудники показывают свои обновки.

В общем, не об импортном тряпье надо думать, а о работе. Вот такой императив. Не сказать, чтобы смешной, но, какой есть…

Появляется Ферик. Он идёт, всем своим видом демонстрируя, какую непосильную ношу тащит. Скорбь, сожаление, горечь утраты и всё такое прочее. Честно говоря, он действительно кажется постаревшим за сегодняшнюю ночь. Идёт, переваливаясь и преодолевая невидимые барьеры.

Я поднимаюсь ему навстречу и подаю руку. Он отчаянно её трясёт и мотает головой, типа вай-вай-вай. Ой-вей, короче.