У Пресноводья дуб зеленый…

Но именно в эту ночь не нашлось охотников слоняться по берегу, поэтому водяные и болотный черт без приключений добрались до места, где стоял старый замок, а там рискнули спуститься к воде, понюхали, лизнули с пальца и убедились, что почти пресная. Дальше продвигались вплавь.

Миновали железнодорожный мост, забрались еще выше, проплыли под длинным, соединившим не только берега, но и два острова, автомобильно-пешеходным мостом, – и тут изощренное Янкино ухо уловило голоса.

– Змей знает что, – удивился он. – Не может быть, чтобы люди…

Афоня подкрался, вернулся и в полном изумлении доложил: точно, никакие не люди, а матерый водяной Панкрат с семейством!

Как председатель тайного и чрезвычайного сплыва, оставленный далеко отсюда за приемом разъяренных посетителей, раньше всех оказался на речном берегу да еще застолбил на пустынном острове, вблизи от телебашни, самое лучшее для зимовки место, – навеки осталось загадкой. Однако спорить с ним было бесполезно – Панкрат взял с собой Прокофия с его дубиной, Харлама с супругой, и тут же обнаружился сбежавший из бассейна Ефим. Рассудив, что река большая, Антип не стал затевать свару и приказал Афоне с Янкой двигаться дальше.

Они нашли заболоченный бережок, бухточку и крепко задумались.

– Сейчас это бережок и бухта, а что тут будет через неделю? – разумно спросил Янка.

Афоня, приложив ладонь ко лбу, вглядывался в окна многоэтажек.

– Раз люди остаются – то, наверно, потоп окончился. Выше вода не пойдет.

– И Панкрат тоже не стал бы в опасном месте селиться, – добавил Антип.

– Ну, как знаете. Не мне же на дне зимовать, – Янка почесал в затылке. – Я-то обратно на болото вернусь, к своим.

– Валяй, – позволил Антип. – Мы тут обустраиваться начнем. Ты дочке с племянником вели сюда перебираться, дорогу им растолкуй.

– Да не волнуйся, сосед, растолкую, не заблудятся. Ну, стало быть, прощай, что ли?

– Не поминай лихом, сосед, – с тем Антип от души, но бережно обнял Янку.

– Сколько лет рядом прожили! Бывало, так хотелось тебе рога обломать, прямо руки чесались, – признался Антип. – Ну, стало быть, и меня не поминай лихом! Знал ли кто, что вот живем себе, живем, никому не мешаем, и поссоримся, и помиримся, все – по-соседски, и вот ведь какая незадача…

– Может, увидимся еще? – сказав это, Янка вздохнул и без дальнейших рассуждений кинулся в реку.

– Да не увидимся, поди… – произнес вслед ему Афоня. – Мы-то, если потоп продолжится, вместе с рекой отступать будем, туда, вверх, как он нас найдет?..

А Янка плыл вниз по течению, лежа на спине, и думал: а на хрена он подписывал обращение к водяным Антарктиды? Может, если бы одной его подписи не хватило, там бы и не стали лед растапливать? Может, нужно было послушаться интуиции и устроить сплыву это благоразумную пакость?

Размышляя, он зазевался – и его чуть было не вынесло в залив. Ругаясь последними словами, а слов этих болотные черти знают много, более того – то, что для нас последние, для них – еще только предпоследние, Янка повернул обратно и с грехом пополам оказался в озере. Решив, что в бассейне он ничего не забыл, болотный черт не стал делать крюк, а взял курс на восток – так, чтобы самым прямым путем вернуться к родному болоту.

Когда он добрался до места, то обнаружил, что молодежь вместо того, чтобы скорбеть и оплакивать былое величие водяных на их законных озерах, наладилась справлять свадьбу. И переезд был ей совершенно ни к чему.

Насилу Янка заставил Уклейку с Коськой собрать имущество, сам их проводил через озерцо и вернулся туда, где ждал его Родриго Ивановс.

Родриго отправлялся в город человеческим путем – Янка растолковал ему, где поселились Антип с Афоней, взяв за ориентир телебашню, и Уклейкин жених даже обрадовался – он и сам жил неподалеку.

– Я первый туда доберусь и Уклеечку встречу! – пообещал он Янке.

– В этом никто и не сомневается… – проворчал болотный черт. – Только ты не торопись, дай-ка я на рыбалку сперва схожу. Там, кажись, рыбы-то не густо… Наловлю с полпуда – ну хоть карасей, ты и отвезешь.

– Полпуда карасей? На что им?

– Питаться. Антипу, правда, карасик – на один кус, ему в обед ведро надобно, а Уклейке и дюжины хватит.

Тут новоявленный жених вдруг ахнул, поднес ладошку ко рту, а глаза у него вылезли на лоб.

Он только что осознал, что невеста питается сырой рыбой, хватает бьющуюся рыбешку – и закидывает ее в широко раскрытый ротик!

Картина, которую представил себе Родриго, была не для слабонервных. Но тут и подтвердилась старая истина: когда водяница целует шутя, это еще не так страшно, через год-другой опомнишься, но вот если всерьез – то это уж навеки. Даже если бы Уклейка глотала живых змей, жаб и скорпионов, Родриго ее бы не покинул – так водяница ненароком присушила и привязала к себе его мужскую душеньку.

Поэтому Родриго дождался Янки с уловом, загрузил карасей в свой рюкзак, еще – в найденную болотным чертом на берегу драную спортивную сумку, и повез в город – благо электрички хоть редко, но еще ходили.

Приехал он поздно вечером, тихонько вошел в квартиру, надеясь, что мама спит, но она сидела за компьютером и стучала письмо.