У птенцов подрастают крылья

Раньше, когда я признавал существование бога, не то вроде злющей бабки Лизихи, не то вроде полицейского, который за любую провинность схватит тебя и накажет, тогда было понятно, почему я и другие люди не должны делать ничего плохого. Убьешь кого-нибудь, украдешь или сделаешь еще какую-нибудь подлость, тебе за это не поздоровится, жди божьего наказания если не здесь, на земле, так, еще хуже, после смерти сразу к чертям в ад попадешь.

А если нет ни бога, ни чертей, ни ада… кто же тогда будет хватать и наказывать за всякие дурные поступки? Может быть, можно все тогда делать: и грабить и убивать. Нужно только так это делать, чтобы тебя не поймали, не наказали люди, а совесть, грех — все это одни только выдумки.

Я мучился, не находя ответа на все эти возникающие у меня вопросы.

Кого же спросить? С кем посоветоваться? Поговорить с мамой, с Михалычем? Нет. Я не знал отчего, но как-то чувствовал, что в этом деле ни Михалыч, ни мама мне не помогут.

«Спрошу у Владимира Михайловича, неожиданно решил я.

И вот я начал буквально охотиться за Владимиром Михайловичем. Мне хотелось застать его одного где-нибудь в пустом классе или на улице, чтобы никто мне не помешал спросить все, о чем я теперь так неотвязно думал.

Чтобы чего-нибудь не забыть при свидании, я даже конспект вопросов себе написал на бумажке и все время носил с собой.

И наконец счастливый случаи представился. Я шел как-то под вечер по улице, шел, кажется, к Толе Латину попросить у него задачник по геометрии и вдруг встретил Владимира Михайловича. Он был один, шел не торопясь, наверное, прогуливался, отдыхал после школьных занятий.

Мы поздоровались, и Владимир Михайлович неожиданно сам начал со мной разговор.

— Ну, решили наконец, куда поступать? — с явным участием спросил он.

— Готовлюсь в техническое, но ничего не решил, — ответил я.

Владимир Михайлович посмотрел на меня вопросительно.

— Ах, я ничего не знаю: ни куда поступать, ни что делать, ни как дальше жить…

Я почувствовал, что голос у меня задрожал.

Владимир Михайлович ласково положил мне руку на плечо и сказал:

— Вы никуда не торопитесь? Давайте немножко пройдемся, уж вечер больно хорош.

Мы пошли по заснеженной, совершенно пустой и тихой улице. Я начал рассказывать Владимиру Михайловичу обо всех моих сомнениях и недоумениях. Потом совсем запутался и в полном отчаянии вытащил из кармана свой конспект вопросов:

— Вот это я давно уже написал, хотел вам показать, у вас спросить.

Владимир Михайлович взял бумажку. Мы подошли к какому-то домику. Из окна на улицу падал свет. Владимир Михайлович внимательно стал читать мою записку. Но вот он дочитал. Некоторое время стоял молча, потом обнял меня за плечи и с какой-то грустью проговорил:

— Ах, Юрочка, Юрочка! Вполне вас понимаю. В вашем возрасте и меня подобные же вопросы мучили. Хорошо, что они вам в голову приходят. Каждый мыслящий человек должен хоть раз в жизни задуматься над тем, зачем он живет и каково его место в жизни.

— Владимир Михайлович, — заторопился я, — ведь бога нет, правда, нет? Его люди выдумали?

— Конечно, нет, — спокойно ответил Владимир Михайлович.

— Но если нет ни бога, ни черта — никто не накажет, почему же нельзя жульничать, обманывать, воровать?..

— Потому, что это вредит тому самому обществу людей, в котором мы живем.

— А если общество меня не поймает? Не узнает, что я вор-злодей?

— Все равно нельзя, перед самим собой, перед своей, человеческой совестью.

— Да почему же, ведь никто этого не узнает? — настаивал я.

Вместо ответа Владимир Михайлович вдруг сам задал мне вопрос.

— Вот вы охотник, любите природу. Видели в лесу муравейники?

— Тысячу раз видел.

— А наблюдали когда ппбудь, как все муравьи трудятся, строят свое жилище?

— Конечно, наблюдал.

— А как вы думаете, они верят в бога или в черта?

— Ну конечно, нет, они же неразумные, — ответил я на этот странный вопрос.

— Так почему же они все-таки все трудятся, помогают друг другу, а не лодырничают, не отлынивают от общей работы?

Теперь я начал понимать, к чему Владимир Михайлович ведет.

— Ну, муравьи — не люди, — ответил я, — они трудятся бессознательно, инстинктивно.

— Вот именно, — согласился Владимир Михайлович, — они трудятся вместе для общего блага, даже не имея сознания, не понимая, как мы, люди, той пользы, которая получается в результате общественного труда. А уж нам, людям, обладающим разумом, самосознанием, и подавно трудиться нужно. Муравьев инстинкт заставляет, а нас с вами — сознание долга, наша совесть, вот что.

— А если меня, к примеру, сознание и совесть не заставляют, если я бессовестный, чем же я виноват? Возмездия мне на том свете не будет, вот я ничего и не стану делать для людей. Почему я обязан для кого-то трудиться, что меня может заставить? Не хочу, и только!

Владимир Михайлович добродушно улыбнулся.

— Юрочка, вы сами сшили эту куртку? — спросил он, трогая меня за рукав.

— Нет, портной.

— А из чего? Вы сами эту материю соткали?

— Ну конечно, нет. Мама в магазине купила.