У птенцов подрастают крылья

— А что же? — тихо спросила Маша.

— Никогда не будем разлучаться. Вот я кончу институт, и тогда… Хотите, поженимся?

Машенька ничего не ответила, только поглядела на меня своими большими удивленными глазами. Теперь в них, как в глубокой воде, отражалась утренняя заря.

— Никогда не будем… — повторила она, наклоняясь ко мне.

И я, полный нахлынувшего вдруг безграничного счастья, начал целовать это дорогое мне лицо, эти глаза, эти губы, влажные и свежие, как листья, смоченные росой…

Потом мы долго стояли, крепко-крепко обнявшись, как два самых близких друг другу человека, понявших наконец, что счастье в жизни искать далеко не нужно, что оно вот здесь, в этом пожатии руки, в этом доверии друг к другу, в том, что теперь так хорошо вместе идти в жизнь, и жизнь для обоих, конечно, будет прекрасна.

И, как бы в подтверждение наших мыслей, из-за дальнего леса вдруг показался огненно-красный серпик. И все кругом сразу порозовело, наполнилось радостным утренним светом.

— Батюшки, уже солнце встает! — воскликнула не то радостно, не то с испугом Машенька. — Бежим скорей домой, а то мама сама побежит по городу меня разыскивать.

— Бежим! — с радостью ответил я.

И мы, взявшись за руки, что есть духу пустились в гору, потом через городской сад, по светлым, солнечным, но еще спящим улицам.

Запыхавшиеся, смеющиеся, счастливые, мы наконец остановились на углу улицы неподалеку от Машенькиного дома.

— Ну, прощай! — крикнула она мне и припустилась домой.

НЕТ ДЫМА БЕЗ ОГНЯ

Кто сердцу юной девы скажет:
«Люби одно, не изменись».

…И потекли дни, полные счастья, такого счастья, о котором я раньше даже представления не имел. Вот когда я мог бы повторить слова Фауста: Мгновенье, остановись, прекрасно ты!»

Но, увы, счастливые минуты так же, как и любое время, никогда не останавливаются. Наоборот, они даже как-то торопятся пробежать поскорее. Не успел я и оглянуться, а июнь уже на исходе. А в июле уже надо ехать в Москву.

Мама списалась с кем-то из московских знакомых, и они сообщили, что нашли какого-то преподавателя, который берется подготовить к конкурсному экзамену в любое высшее техническое училище с гарантией. Вот это-то магическое слово «с гарантией» все и решило.

Я, правда, никак не мог понять, как это даже самый талантливый, самый гениальный педагог может гарантировать, что его ученик не струсит на экзамене, не запутается и не провалится с треском. Я спрашивал об этом маму.

Она пожимала плечами и уклончиво отвечала:

— Раз берется, значит, может. — И дальше многозначительно прибавляла: — Вероятно, знакомства есть, связи с экзаменаторами.

— Но не могут же у этого педагога быть знакомства и связи со всеми экзаменаторами Москвы? Он же в любое техническое училище берется наверняка подготовить.

— Ну, я там не знаю, как уж он это устраивает, — начинала сердиться мама. — Дело твое, можешь оставаться в Черни, каждый день гулять в городском саду, а потом, осенью, ехать сдавать конкурсные экзамены. А уж как там их выдержишь, куда поступишь, смотри сам. Мое дело тебе предложить. А не хочешь, как хочешь. Тебе, а не мне жизнь жить. Сам же говоришь, хочешь поскорее институт закончить, потом в университет идти. Ну, а провалишься, еще на год оттяжка.

Именно это-то и пугало меня. Сама того не зная, мама попадала прямо в цель. Именно теперь мне хотелось как можно скорее встать на ноги: ведь от этого зависела вся моя дальнейшая жизнь, да и не только моя, но и самого близкого, самого дорогого мне человека.

Вот ведь насмешка судьбы: именно ради Машеньки я должен был поскорее уехать от нее же в Москву, чтобы получше подготовиться и наверняка сдать конкурсные экзамены.

Буду стараться изо всех сил. Кончу институт не в четыре, а в три года. В этом году мне восемнадцать лет исполнится, а когда кончу, будет всего двадцать один год. Ведь это еще совсем, совсем немного и вся жизнь еще впереди.

Обо всем этом я, конечно, поделился с Машенькой. Она вздыхала, но соглашалась с тем, что мне надо теперь же ехать в Москву и получше готовиться к экзаменам.

Все было как будто бы решено и согласовано. И вдруг меня начала мучить одна непрошеная мысль.

Мне стало почему-то казаться, что Машенька в последнее время не так уже переживает предстоящую разлуку. Конечно, она не хочет подавать виду, не хочет расстраивать меня, успокаивал я себя, но раз закравшееся сомнение день ото дня становилось все мучительней.

Я начал спрашивать об этом Машеньку.

Сперва она отшучивалась, и это показалось мне не предвещающим добра. Какие же могут быть шутки в таком печальном деле, ведь мы должны расстаться на целых полгода!..

Я и об этом сказал Машеньке. Тогда она вовсе рассердилась:

— Я не понимаю, что ты от меня хочешь? Чтобы я каждый вечер, как увижу тебя, плакала? Ты этого хочешь?

— Ничего я не хочу, — ответил я угрюмо.

Действительно, я даже сам не знал, чего я хочу.