У рифа Армагеддон

Никто из телохранителей тоже не пытался вести себя особенно тихо. Однако все они, включая принца, держались как можно дальше от любого подлеска. К счастью, тени под высокими соснами с прямыми стволами, спускающимися с более высоких склонов, не давали разрастаться спутанной проволочной лозе и душащему дереву, которые образовали почти непроходимые заросли ниже в предгорьях. Это давало им и ящеру-резаку довольно длинные, относительно беспрепятственные линии обзора. И если предположить, что сообщения местных фермеров о недавних привычках ящера-резака были точными, то они должны быть...

Из леса на склонах над ними донесся внезапный леденящий кровь звук.

Никто из тех, кто хоть раз слышал разъяренного ящера, никогда не смог бы спутать его боевой клич ни с чем другим. Пронзительный, воющий свист каким-то образом умудрялся звучать еще и как рвущееся полотно паруса, разрывающегося во время внезапного шторма. Это был голос чистой, дистиллированной ярости, поднятый в яростном вызове, и вся охотничья группа развернулась на звук, когда сразу за ним из леса вырвалось широкое, низкорослое существо, которое издало его.

В конце концов, это был не совсем взрослый ящер-резак, - краем сознания отметил Фэлхан, размахивая своим восьмифутовым копьем для ящера. Этот был едва ли одиннадцати футов от кончика морды до кончика хвоста, но все его шесть лап яростно били, когда он бросился в атаку, широко раскрыв пасть, чтобы показать все четыре ряда влажно блестящих клыков.

Лейтенант все еще пытался установить свое копье на место, когда принц Кэйлеб крикнул в ответ атакующему ящеру. Крик принца был столь же непристойным, сколь и громким, обвиняя мать существа в определенных физически невозможных действиях, но содержание было менее важно, чем громкость. Хотя ящер не должен был ничего слышать из-за грохота своего собственного рева, он, очевидно, прекрасно слышал Кэйлеба. И с целеустремленной территориальной яростью своего вида он распознал повышенный голос ничтожного встречного вызова.

Фэлхан выругался еще более непристойно, чем Кэйлеб, когда траектория несущегося хищника слегка изменилась. Он с грохотом несся прямо на Кэйлеба, так же быстро, как и любая атакующая лошадь, и ни один из телохранителей принца не был в состоянии перехватить его.

Что, конечно же, было именно тем, чего добивался наследный принц.

Кэйлеб развернул свое тело почти под прямым углом к атаке ящера. Длинный, широкий наконечник его копья в форме листа опустился с точностью копейщика Сиддармарка, его правая нога слегка вытянулась в сторону ящера, а левая нога скользнула назад и опустилась на конец древка копья, чтобы закрепить его. Все это произошло почти мгновенно, с инстинктом мышечной памяти фехтовальщика и отточенным совершенством формы, которым гордился бы любой из наставников принца по охоте. Затем ящер набросился на него.

Толстая, короткая шея существа вытянулась вперед, белая подкладка его открытой пасти и зияющий пищевод выделялись на фоне темно-серо-зеленой зимней шкуры, когда его челюсти потянулись к безрассудному врагу, который осмелился вторгнуться на его территорию. А затем воющий гром его вызова превратился в пронзительный вопль боли, когда острый, как бритва, наконечник копья принца безошибочно вонзился ниже основания его горла.

Двадцатидюймовый наконечник копья вошел в центр груди ящера, и его собственная несущаяся туша нанизалась на острие с такой силой, какой не смогла бы достичь ни одна человеческая рука. Прочная восемнадцатидюймовая перекладина на фут ниже основания наконечника копья не позволяла той же туше направиться прямо вниз по древку копья, чтобы достичь Кэйлеба. Шок от удара все же чуть не сбил принца с ног, несмотря на его безупречную стойку и напружившееся тело, но этого не произошло, и вопль ящера превратился в захлебывающийся крик, когда наконечник копья вонзился прямо в его сердце.

Ящер резко остановился, корчась и извиваясь в агонии, кровь фонтаном хлестала из открытого рта и ноздрей. Его предсмертные судороги почти достигли того, чего не удалось добиться силе его атаки, встряхнув кронпринца, как один из портовых мастифов трясет крысопаука. Он все еще мог убить Кэйлеба одним ударом одной из своих массивных когтистых передних лап, но принц вцепился в древко своего копья, используя его для защиты от полутонны смертельно раненого бешенства.

Лейтенанту Фэлхану показалось, что прошла почти вечность, но на самом деле это не могло быть так долго. Крики ящера превратились в булькающие стоны, его неистовые метания замедлились, а затем, с последним, почти жалким стоном, он свернулся полукольцом и рухнул на землю.

* * *

- Шан-вей его забери! - с отвращением прорычал самый низкорослый из мужчин, лежавших животом вниз на гребне. - Почему этот проклятый ящер не мог сделать свою работу?

- На самом деле на это было мало шансов, сэр, - сухо заметил его заместитель. - Это была самая красивая работа, которую я когда-либо видел.

- Конечно, не было, - кисло признал лидер. - И все же я мог надеяться, не так ли?

Его подчиненный просто кивнул.