У рифов Армагеддона

— Не испытывай чувство вины за скорбь, — сказал он ей очень мягко. — Не думай, что я — или ещё кто-то — виню тебя за это. И не думай, что мы с Кайлебом тоже не скорбим.

Она посмотрела ему в глаза, её рот задрожал, а её пальцы сжались сильнее, когда слёзы медленно потекли по её щекам.

— Нам понадобится много времени, чтобы точно понять, что произошло, где тот Кельвин, которого мы знали и любили, превратился в человека, который мог бы сделать те вещи, которые, как мы знаем сейчас, он сделал, — продолжил король. Он посмотрел в глаза Женифир на мгновение дольше, потом посмотрел на её старшего сына.

— Рейжис, — сказал он, — это будет тяжело для тебя, самое тяжёлое, что ты когда-либо делал. Некоторые люди будут говорить ужасные вещи о твоём отце. Другие будут настаивать, что эти вещи не могут быть правдой. И будет очень много людей, которые поверят, что из-за вещей, которые мог сделать твой отец, ты когда-нибудь сможешь стать угрозой или опасностью для Короны.

Контроль Рейжиса над выражением лица дрогнул, и свободная рука короля потянулась, чтобы снова аккуратно погладить его по затылку.

— Что сделает эту боль хуже всего, — сказал он мальчику, — так это то, что многие из этих ужасных вещей окажутся правдой. Если бы я мог сделать, чтобы ты их не услышал, я бы это сделал. Но я не могу. Ты слишком молод, чтобы встречаться лицом к лицу со всем этим, но никто не может сделать это за тебя.

Рейжис несколько секунд безмолвно вглядывался в него, затем понимающе кивнул, крепко сжав рот.

— Всего через несколько минут, — продолжил король, — мы все предстанем перед Советом, и перед епископом Мейкелем и епископом-исполнителем Жеральдом в качестве представителей Церкви. Они зададут вам — и вашей матери … — он коротко посмотрел на Женифир, — много вопросов. Некоторые из них будут злить вас. Многие из них будут ранить и огорчать вас. Всё, что вы можете сделать — ответить на них как можно честнее. И я хочу, чтобы вы помнили — я хочу, чтобы вы все трое помнили — что вы мои кузены. Ничто — ни ваш отец, ни Совет — не смогло бы это изменить. Ты понимаешь это, Рейжис?

Мальчик снова, тяжело, кивнул, и Хааральд глубоко вздохнул.

— Есть ещё одна вещь, Рейжис, — сказал он. — Боюсь только, что эта вещь причинит больше боли, чем какая-либо другая.

Женифир Армак издала мягкий, нечленораздельный звук, и её рука дёрнулась, как будто она хотела протянуть руку и остановить короля. Но она этого не сделала, и Хааральд продолжил, говоря медленно и осторожно, глядя на обоих её сыновей.

— Люди будут говорить тебе, — сказал он, — что твой дед убил твоего отца.

Кельвин, младший из двух братьев, дёрнулся, его глаза внезапно стали огромными. Рейжис только посмотрел на короля в ответ, но его глаза внезапно стали ещё темнее и наполнились ещё большей болью, и сердце Мерлина скрутилось в молчаливом сочувствии к убитому горем мальчику, который только что стал герцогом.

— Причина, по которой они собираются сказать это, — продолжил Хааральд, — заключается в том, что это правда. Он не хотел этого, потому что он любил твоего отца, так же, как и я, так же, как Кайлеб. Но у него не было выбора. Иногда даже люди, которых мы любим, делают плохие вещи, Рейжис, Кельвин. Иногда это происходит из-за того, что в них есть частичка, о которой мы никогда не знали — скрытая сторона, которая желает вещей, которых у них быть не должно, и которая пытается получить эти вещи.

— Ваш отец и я воспитывались, словно мы были братьями, а не кузенами. Я любил его так же, как Кельвин любит тебя, Рейжис. Я думал, что он любил меня так же. Некоторые люди сказали бы, что я ошибался, когда верил в это, потому что, в конце концов, он хотел отобрать у меня Корону, и он пытался убить Кайлеба, чтобы сделать это. Это был бы страшный, ужасный поступок, если бы он смог сделать это. Но, несмотря на всё это, я не ошибался в том, что люблю его, и я не ошибался, полагая, что он любил меня.

— Иногда, люди меняются, мальчики. Есть болезни, которые затрагивают не наши тела, но наши сердца и наши умы. Я верю, что так случилось и с вашим отцом. Он хотел Корону так сильно, что это стало болезнью, которая исказила что-то глубоко внутри него. Когда мы с ним были в вашем возрасте, когда мы росли вместе с ним здесь во дворце, до того, как… жажда обладания Короной отравила его изнутри, он действительно любил меня. И, я верю, он действительно любил Кайлеба, так же как ваш дедушка любил его.