У рифов Армагеддона

Епископ вошёл в пресвитерий и преклонил колени перед алтарём и его мозаикой. Затем он встал, повернувшись лицом к пастве, в то время как его помощники направились к своим местам. Всё это было так же точно срежиссировано, как любой официальный бал, и последний послушник встал на своё место в тот самый момент, когда последняя нота процессионального гимна умерла.

На мгновение наступила полная тишина, а затем в тишине раздался великолепно тренированный голос епископа Мейкеля.

— Да пребудет с вами Лангхорн, дети мои.

— И с тобой, Отец мой, — пророкотало ему в ответ.

— Давайте помолимся о заступничестве Лангхорна и наставлении Божьем через наше поклонение в этот день, — сказал Мейкел, снова повернулся к алтарю и опустился на колени.

— Отче наш, сущий на небесах, — начал он, — да будет благословенно имя Твоё. Да придёт День Ожидаемый. Да будет закон, провозглашённый именем Твоим Благословенным Лангхорном, установлен на Сэйфхолде, как на небе. Дай нам…

Мерлин отключился от этого. Он должен был.

Нимуэ Албан была воспитана в церкви. Возможно, она не так уж тщательно соблюдала религиозные ритуалы, как хотели бы её родители и религиозные наставники, но на Сэйфхолде она обнаружила, что всё это начинает её затягивать. Теперь, слыша безграничную искренность в голосе Мейкеля Стейнейра, Мерлин напомнил себе, что епископ с детства учился верить в учение Церкви Господа Ожидающего. Трудно было вспомнить, что слова, которые так много значили для Нимуэ, были извращены в целях Лангхорна, и всё же это было правдой. И как мог Мерлин осудить явно доброго и заботливого человека за то, что он соблюдал систему убеждений, в которой он был воспитан?

Ничто из этого не помогало стоять и смотреть. Мерлин был даже рад, что Лангхорн решил построить сэйфхолдийский год вокруг пятидневной «недели», которая больше не включала субботу или воскресенье, а вместо этого установил средний день из этих пяти, как «святой день» его церкви. Просто присутствовать на всём этом было достаточно тяжело, даже не делая это в воскресенье.

Он подумал, что это была величайшая ирония в истории человечества. Последний христианин во всей вселенной был машиной. Формально, это был даже самый автономный ПИКА, который когда-либо существовал, хотя Мерлин давно уже не применял к себе это юридическое определение. Тем не менее, это был вопрос, который он хотел бы обсудить с кем-то другим. Был ли он, по сути, человеком, чьими воспоминаниями он владел? Или он был простым эхо, записью — ИИ с манией величия? Имел ли он бессмертную душу, в которую всегда верила Нимуэ Албан? Или Нимуэ забрала эту душу с собой в момент смерти её биологического тела?

У него не было ответа ни на один из этих вопросов. Какое-то время он даже спрашивал себя — имеет ли создание из молициркона и сплава какое-либо право на то, чтобы спросить Бога об этом. Затем он решил, что Бог должен понять, что вызвало его вопросы, потому что пришёл к мысли, что даже тот факт, что Церковь Господа Ожидающего была огромной, непристойной ложью, никогда не мог бы закрыть уши Бога от искренности молитв возносящихся ему даже сейчас.

Но он знал, что у него есть другая обязанность, помимо долга подготовить выживающий человеческий род к встрече с Гбаба в один прекрасный день. Он был последним выжившим христианином. В определённом смысле, он также был последним выжившим мусульманином. Последним евреем. Последним буддистом, индуистом, синтоистом. Библиотечный компьютер в пещере Нимуэ был последним хранилищем тысячелетий человеческой религиозной мысли, стремления человека к божественному вдохновению, и Мерлин Атравес был единственным существом, кто знал, что он был там.

Открыть когда-нибудь это хранилище тоже было ответственностью Мерлина. Он был защитником и хранителем христианства, ислама, иудаизма, буддизма, всех их, и был ли он просто машиной или нет, одной из его задач было вернуть это богатое, разнообразное наследие человечеству, у которого оно было украдено.

Он только надеялся, что, когда этот день наступит, способность человеческой расы верить не будет разрушена из-за осуществления лжи, которая поработила её почти на тысячу лет.

* * *

Это была благодарственная, а не похоронная месса.

Согласно учению Церкви Господа Ожидающего, запрещалось погребение предателей на святой земле. Или, по крайней мере, поправил себя Мерлин, запрещалось при доказании предательства, что, вероятно, так же было плюсом. По его собственным наблюдениям на сегодняшний день, по крайней мере четверть аристократии Сэйфхолда — и, вероятно, до половины всех викариев — в противном случае были бы похоронены за пределами кладбищенский стен. Но определение предателя, к сожалению, по его собственному признанию, относилось к Кельвину Армаку, когда-то герцогу Тириену.