У рифов Армагеддона

Он понятия не имел, как долго стоял на юте «Залива Горат». Это казалось вечностью, хотя на самом деле не могло продолжаться намного больше двух часов, возможно, немного больше. Кто-то накинул на его плечи плащ — он понятия не имел, кто — и он съёжился внутри него, удерживая его на себе, смотря на окончательное крушение находящейся под его командованием группировки.

Черисийцы разделились, по крайней мере, на две или три колонны. Они были глубоко внутри его стоящего на якоре формирования, стреляли беспощадно, и повсюду, куда он смотрел, дождь был похож на пелену кровавого стекла, освещённого изнутри бликами горящих галер и вспыхивающей артиллерии.

Он недооценил своего врага. Он не мог представить, что у Кайлеба хватит безумной смелости провести целый флот галеонов в Скальный Плёс ночью сквозь ярость почти что штормового ветра. Он всё ещё не мог в это поверить, даже с разрушительными доказательствами, пылающими на водной глади перед его глазами.

Останки «Королевской Бе́дард» затонули, забрав с собой своё пламя, но полдюжины других его кораблей ярко пылали, а за то время пока он смотрел на бойню, воспламенился ещё один. Он наблюдал, как из его трюмов вырывается пламя, облизывая просмолённые ванты, и видел, как вырисовываясь на фоне света, переполненные лодки энергично удаляются от этого ада. Насколько он мог сказать, ни один черисиец даже не стрелял в пылающий корабль, и его зубы заныли от того давления, с каким мускулы сжали челюсти, когда он понял, что экипаж преднамеренно поджёг своё судно, а затем покинул корабль, вместо того, чтобы посмотреть в лицо врагу.

Он отвернулся от этого зрелища, только чтобы увидеть, как ещё одна из его пока неповреждённых галер начала движение. Но не приближаясь к противнику, а гребя прямо по направлению к западному берегу якорной стоянки. Потом, как он видел, она сама выскочила на скалистый пляж, и её команда потекла рекой через борта, шлёпаясь в мелкую воду, спотыкаясь при выходе на берег и удирая в темноту.

Часть его хотела проклясть их за их трусость, но он не мог. Что ещё мог ожидать кто-то другой? Разрушение нависло над всеми ими, явившись из ночи, словно это была работа какого-то демона, а разве они не бросили якорь в водах самого Армагеддонского Рифа?

«Это была последняя соломинка», — подумал он. Сама эта земля была проклята. Каждый из его людей знал историю монументального зла, которое так давно родилось здесь, и ужасного поражения, которое его постигло, и этого было достаточно, чтобы прибавить ужас совершенно неожиданного нападения, внезапного взрыва насилия, к их совершенно беспомощному состоянию.

Загорелась другая галера, подожжённая собственной командой, а вторая начала двигаться к пляжу. И третья. А кроме того, он увидел, как вырисовываясь на фоне дымчатого отблеска их горящих сестёр, другие галеры тянули вниз свои знамёна, спуская свои флаги в знак капитуляции.

Он смотрел на них ещё мгновение, после чего отвернулся. Он спустился по трапу юта медленно, словно дряхлый старик, открыл дверь своей каюты и зашёл внутрь.

VIII КЕВ «Неустрашимый», Скальный Плёс, Армагеддонский Риф

— Граф Тирск здесь, Ваше Высочество, — необычно официально объявил Арнальд Фалкан, открывая дверь во флагманскую каюту КЕВ «Неустрашимый».

Кайлеб повернулся от вида покрытой барашками воды, открывающегося за пределами кормовых окон, лицом к двери, когда его старший морпех-телохранитель провёл через неё доларского адмирала.

— Ваше Высочество, — сказал Тирск, склоняя голову.

— Милорд, — вернул поклон Кайлеб.

Доларец выпрямился, и Кайлеб задумчиво посмотрел на его лицо. Пожилой мужчина, насквозь промокший от тяжёлого перехода в открытой лодке, выглядел измученным и измотанным, но его черты отражали больше, чем просто усталость. Его тёмные глаза — глаза, которые, как предположил Кайлеб, были, как правило, уверены и даже высокомерны — несли в себе тени поражения. И всё же было что-то большее, чем даже это, и кронпринц решил, что Мерлин снова был прав, когда Кайлеб уяснил, что он имел в виду. Даже этот человек, каким бы он всё-таки не был смелым и решительным, не был застрахован от репутации и ауры Армагеддонского Рифа.

Это должно было сделать этот утренний разговор ещё интереснее.

— Я пришёл, чтобы вручить свой меч, Ваше Высочество, — тяжело сказал Тирск, словно каждое слово причиняло ему физическую боль.

Опустив вниз свою левую руку, он взялся не за навершие, а за гарду меча, лежавшего в ножнах на его бедре. Затем он вытащил его из ножен, и, не обращая внимания на пристальный взгляд, с которым Фалкан и Мерлин одновременно наблюдали за ним, протянул его Кайлебу эфесом вперёд.

— Ни один человек никогда не забирал у меня моего меча, принц Кайлеб, — сказал доларец, когда пальцы Кайлеба сомкнулись на эфесе.

— Это меч человека, который заслуживает лучшего мотива для службы, — спокойно ответил Кайлеб. Он мгновение смотрел на оружие в своей руке, а затем передал его Фалкану, который в свою очередь положил его на стол Кайлеба.