У Ромео нет сердца

— Точно! — произносит она с издевкой. — А я-то думаю, кого она мне напоминает.

— Ты плохая актриса, — говорит Марк. — Завязывай с этим…

Я в растерянности сначала зачем-то подхожу к шкафу, потом к комоду, в котором среди белья безуспешно пытаюсь найти что-нибудь похожее на вазу. Все это время моя рука крепко сжимает дурацкий букет. Придя немного в себя, я иду на кухню и там наполняю кувшин водой. У входа в комнату вновь сталкиваюсь с Ириной. Она шепчет мне, что будет ждать меня во дворе в своей машине, а потом демонстративно отряхивает платье, словно я могла его запачкать, и произносит, обращаясь к Марку:

— Ну, в общем, ты понял… я постараюсь. Если что, позвоню. Пока!

Хлопает дверь. Я подхожу к комоду, ставлю кувшин и погружаю букет в воду.

— Юль… — тихо окликает Марк.

Расправляя нежные бутоны цветов, мои руки трясутся. Слезы сами катятся по лицу, и мне сложно заставить себя к нему обернуться.

— Я так не могу, — говорю я и резко иду в сторону двери.

Так и не сказав Марку о Димке, расстроенная и заплаканная, я выбегаю на улицу. Влажный, душный воздух мешает полноценно дышать. Весь день небо было чистым и ясным, но стоило мне выйти и сделать десяток шагов — и вот уже над городом нависают грозные тучи, дует ветер, пахнет грозой. Я ускоряю шаг…

— Жду тебя в автомобиле, — звучит из трубки голос Ирины.

— Да-да, иду, — отвечаю я, делаю пару шагов, и меня накрывает ливень.

Он не оставляет мне времени добежать до машины. Я стою под потоками дождя и смотрю, как обессиленные ветви деревьев лихорадочно мечутся под напором ветра, струи воды стекают по моему телу — я даже не могу разозлиться. Кажется, это предел…

* * *

Но нет. Не предел. Пара секунд — и Ирина, эта светская дама, в белой юбке и туфлях на десятисантиметровых каблуках, выскакивает из своего изысканного автомобиля и мчит, как загнанная лань, в сторону подъезда.

— Беги, беги сюда! — кричит она мне, спрятавшись под козырьком.

Дрянная девчонка, которая, будь ее воля, никогда бы не чистила зубы, не выполняла домашнее задание и не мыла посуду, вдруг просыпается во мне. Непреодолимое желание сделать все наоборот нарастает с каждой секундой… Я стою как вкопанная, не обращая внимания на крики Ирины. Мне нравится ее злить.

— Эй, ты вообще меня слышишь! — она уже рядом со мной.

Она подскакивает ко мне так быстро, что я не успеваю ничего понять — только чувствую исходящую от нее ярость и вижу злые глаза.

— Ты совсем чокнутая, да? — орет Ирина. — Теперь я понимаю, что он в тебе нашел. Вы оба чокнутые! Посмотри на меня, посмотри!

— Не кричите на меня, — говорю я и пытаюсь уйти.

— Куда? Куда ты идешь? Мы еще не поговорили!

У нее настоящая истерика. Я смотрю на нее, не говоря ни слова. Мне бы и нужно ей хоть что-то сказать, но я не могу найти правильных слов. Говорить то, что на самом деле о ней думаю, я не имею права. Кто я такая, чтобы тыкать взрослую женщину в ее собственные страхи, указывать на ошибки, заострять внимание на бессмысленности слов…

— Посмотри на меня! — не унимается она. — Ты хоть знаешь, скольким ты мне обязана? Знаешь? Всем! Думаешь, Арсений что-нибудь решил бы… да если бы не я, если бы не я… Просто очень хотелось посмотреть, что в тебе такого особенного, что он даже просит за тебя, и как ты из всего этого выкрутишься. Маленькая дурочка. Подопытная мышка, это был эксперимент! Мой эксперимент!

Она хватает меня за плечи и в упор смотрит на меня. Это как в когти к тигру попасть. Мне не по себе. Есть в ее взгляде какая-то одержимость. Одинокая, злая женщина погрязла в своих кознях и обидах, превратившись в беспощадного зверя…

— У меня сейчас большие проблемы с братом, мне нужно идти, — спокойно говорю я. — Как только их решу, позвоню вам.

— Стой! Если ты думаешь, что вот так просто отделаешься от меня, то… будь уверена, я сделаю все, чтобы ты…

Но я не даю ей договорить того, о чем впоследствии она может пожалеть.

— Я вам позвоню, — говорю я и бегу, бегу, бегу к маме.

Приближаясь к дому, я вспоминаю о маленьком глупом псе. О его позе калачиком. Влажной, вздыбленной от грязи шерсти. Я могу выбрать иной путь, пройти через парк и испачкаться в глине. Однако теперь я не боюсь ни грязи, ни воспоминаний, и иду туда, где видела его…

* * *

Время томления, ожидания, тоски и отчаянья иссякло. Бессмысленного самоодурманивания собственными страхами больше нет. Все, что мне сейчас нужно, — идти навстречу, вместо того, чтобы убегать от судьбы. Есть только то, что есть, и ничего другого. Иное — лишь иллюзии, страх, вызванный мыслями о том, что может никогда не случиться.

— Димки нигде нет. Морги, больницы… куда еще звонить? — Мама говорит это так неестественно спокойно, что я сразу начинаю волноваться.

— Маринке звонила? — спрашиваю.

— Нет. При чем тут она… Он даже не знает, где она живет…

— Ну, мало ли.