У самого Черного моря. Книга II

— Ты с ума сошел! После такого он отчислит меня из полка.

— Ребята, а вы в общем-то неправы, — вмешался в разговор подошедший моторист. — Ведь Любимов — летчик. А вот если бы ты сам был летчиком, — моторист обратился к технику, — ты смог бы не летать? Ясно, что не смог бы. А потом Любимову нужно снова поверить в свои силы…

Вероятно, моторист в чем-то глубоко важном был прав, потому что после того, как весть о решении Любимова самому идти в бой быстро распространилась по аэродрому, его никто не решился отговаривать: ни техник, ни начальник штаба, ни комиссар полка.

Волновались ли они? Да! Но есть высшее на земле право: чувствовать себя в строю. Быть бойцом, когда страна истекает кровью. И где-то в глубине души каждый чувствовал: отнять у Любимова это право нельзя.

Не такой он человек, чтобы согласиться на уговоры. Да, признаться, все они, сейчас с удивленным восхищением поглядывающие на командирскую «кобру», втайне полагали, что на месте Любимова каждый из них поступил бы точно таким же образом.

Настораживало несколько другое: Любимов не успел еще по-настоящему освоить эту машину. Как бы то там ни было, но с первым тревожным ударом боевого колокола «кобра» Любимова ушла в воздух. Прикрывал командира капитан Кисляк.

Дойдя до Архипо-Осиповки на бреющем, летчики набрали высоту. И как раз вовремя: со стороны Голубой бухты к аэродрому стремительно приближались два Ме-109. Вероятно, гитлеровцы были уверены, что обеспечили себе скрытность подхода. К тому же такая уверенность подогревалась воспоминаниями о том недавнем бое, когда немцам удалось подбить над аэродромом две наши машины, а Любимову и его орлам пришлось выслушать далеко не ласкающие слух размышления комдива Токарева.

В наушниках прозвучала отборная немецкая ругань: гитлеровцы не ожидали лобовой атаки и были к ней явно не подготовлены. Но нужно отдать им должное: не растерялись. Приняли бой.

В любой атаке побеждает тот, у кого крепче нервы. Стоит немного отвернуть — и твой самолет разнесут пушечные очереди. Промедлить с выходом из атаки — столкнешься с противником и грудой дымящихся обломков рухнешь на землю.

Цветные ленты очередей потянулись к кабине Любимова, но он, решив идти до конца, не сворачивал с курса, выжидая момента для удара. Пальцы привычно лежали на гашетке. Еще секунда, вторая и… фашист не выдержал, отвернул. И в то же мгновение Любимов влепил в него яростную, короткую очередь.

Немец, свалив самолет в пике, уходил под прикрытием своего напарника. Любимов бросился вслед. Шесть тысяч метров… Пять с половиной… Пять… Четыре с половиной… Стрелка высотомера торопливо бежала вниз по шкале.

«Что за черт! Так с этим гитлеровцем и сам отправишься к праотцам!», — подумал он.

Четыре тысячи… Видя, что «кобры» его настигают, фашист боевым разворотом бросил машину вверх, и Любимов увидел зверя — ягуара — на борту Ме-109. Подумал: «Ас… Тем лучше, есть возможность попробовать силы».

И снова начался бой. Очередь, вторая… Черный дым струйкой рванулся от мотора Ме-109, и желтое пламя побежало к черному кресту на плоскости. И в то же мгновение Любимов потерял противника: немец вошел в густую облачность.

Неужели упустил?! Любимов пробил облака вверх, встал в вираж. Никого. Прошел почти над самой землей, снова круто взял вверх и снова увидел пару фашистов. Раскаленные стволы пушек и пулеметов выбрасывают огонь.

«Что я делаю! — мысль обожгла мозг летчика. — Боезапас скоро кончится. Если бить, то только наверняка!»

Гитлеровец снова бросил машину в пике. «Уйдет! Только доберется до облаков и уйдет!» Впрочем, уйдет ли? Дым над плоскостью фашистской машины становится все гуще. Последняя очередь из пушки. Горы долго передают друг другу раскатистое эхо взрыва…

На аэродроме переполох. Потеряна связь с командиром полка.

— «Ястребы!», «Ястребы!», Я — «Волга». Для связи. Прием.

Эфир молчит.

— «Ястребы!» «Ястребы!..» Наконец отвечает Кисляк:

— Вас слышу. Как меня слышите?

— Слышу хорошо. Потеряна связь с «Ястребом-десять»…

В наушниках треск и вслед за этим голос Любимова:

— Я «Ястреб-десять». Ме-109 приказал долго жить. Идем домой.

Маршал Советского Союза А. А. Гречко в своей книге «Битва за Кавказ» дает в высшей степени лестную оценку боевой работе авиации: «В ходе январского наступления серьезную помощь наземным войскам оказывали 4-я и 5-я воздушные армии и ВВС Черноморского флота. За это время они произвели более 7 тыс. самолето-вылетов. На войска противника было сброшено около 480 т бомб, выпущено свыше 3200 реактивных снарядов, израсходовано до 730 тыс. пушечных снарядов и патронов.