Гитлеровцы, вероятно, такого не ожидали. А растерянность в воздушном бою смерти подобна. Один из «фокеров» мгновенно задымил. Трое вынуждены были рассыпаться и сломать боевой строй. Татищев и Снесарев преследовали отходящего врага…
— Ну, а если бы немцы не растерялись? — почти шепотом спросил Любимова комдив. — Ты понимаешь, чем, вообще, все это могло кончиться!..
Что-либо возразить Любимов не мог.
— Я все отлично понимаю, товарищ комдив. Здесь налицо грубейшее нарушение правил воздушного боя. Партизанщина какая-то…
— Собрать летный состав полка для разбора!
— Есть…
Хмуро шли к командирской землянке ребята одиннадцатого гвардейского. Разбор ничего хорошего им не сулил.
— Надо же так осрамиться перед командиром дивизии, — бросил успевший уже приземлиться Татищев.
— Не надо было ему сегодня приезжать! — пытался отшутиться Снесарев. Но шутка получилась не деликатной. — Это ерунда, конечно… Но если нам сейчас намылят головы — поделом…
— Намылят головы — такое пережить можно. А вот если бы мы двух друзей сразу потеряли… А мы их почти потеряли…
Летчики хмуро замолчали. Одним словом, все ожидали разноса. Опасливо поглядывали на комдива, удрученно сидящего за столом: ну что тянет? Начинал бы скорее!..
— Вот что, друзья!.. — начал он, неожиданно резко поднявшись. — Люди вы взрослые… Выводы из сегодняшнего боя, — он помолчал, — ну, скажем, самые грустные. Ошибка товарищей, очевидно, ясна уже всем. Превосходство в высоте — основа успеха атаки. Вы вместо того, чтобы стремительным маневром по крайней мере сравнять условия, приняли бой в невыгоднейших для себя условиях. Результаты… Результаты вы видели собственными глазами. Для истребителей такие ошибки непростительны. Тем более, для истребителей гвардейского полка, — подчеркнул Токарев. — Полка, имеющего опыт Одессы и Севастополя. Ну кто же принимает бой, еще не набрав высоты? — Комдив поморщился. — Э… да хватит об этом… Что я вас, словно малых ребят, учу. Кстати, — он посмотрел в сторону Снесарева, — вы часто деретесь над Архипо-Осиповской… Кто из вас знает историю этого названия?
Летчики молчали.
— Конечно, знать такое не обязательно. Но от излишних знаний никто еще не умирал…
Токарев на минуту задумался.
— Жил на свете простой русский солдат. Осипов Архип… Если память мне не изменяет, было это в тысяча восемьсот сороковом году. Там, где сейчас Архипо-Осиповка, русской армией было возведено укрепление. Звалось оно Михайловским.
Подробностей я не помню, — продолжал комдив, — но многим сотням горцев удалось скрытно подойти и атаковать укрепление. В гарнизоне же было всего около семидесяти штыков. Почти все солдаты полегли уже во время первого приступа.
— Надо взрывать пороховой погреб, — решил капитан, командовавший русским отрядом. — Нужны добровольцы:
— Разрешите мне, — вызвался рядовой Архипов. Страшный взрыв потряс воздух. Русский солдат ушел из жизни, прихватив с собой сотню-другую врагов…
— Если уже погибать, — продолжал, помедлив немного, Токарев, — так только таким образом, чтобы самой смертью своей причинить максимальный урон врагу. Те из вас, кто сражался под Одессой и Севастополем, знают, что только так и никак иначе действовали защитники этих городов. Погибнуть глупо — более чем сомнительная доблесть. Погибнуть по причине зазнайства, пренебрежения к боевым приемам противника — попросту служебное преступление. Никакого геройства я здесь не вижу.
Токарев намеренно несколько сгущал краски.
— Во всяком случае, обстановка сегодня подсказывала единственно правильное решение: на бреющем отойти от аэродрома, набрать высоту. А потом уже атаковать…
Посмотрев на хмурые лица летчиков, Токарев неожиданно улыбнулся:
— Ну ладно… Хватит читать вам нотации. А то совсем скисните. Хорошо то, что хорошо кончается. Снесареву и Татищеву встать!
Два летчика с недоумением поднялись. Если они и были виноваты, то сделали все, чтобы исправить положение.
— Представляю вас к награждению орденами Красной Звезды. Не за ошибку, нет. За то, что нашлись в столь сложной обстановке и сумели во время эту сшибку исправить. В конце концов не ошибается тот, кто ничего не делает…
Последнюю фразу комдив буркнул скорее для себя, чем для стоящего рядом Любимова.
Имя на поверке
С воздуха земля особено прекрасна. Май бушует над Причерноморьем. Розовые, сиреневые, белые облака цветенья подходят к самым горам, а те кажутся невесомыми в нежной акварельной дымке.
Какой нелепостью кажется сама мысль, что все это в любую минуту для тебя может кончиться, как кончается лента в кино, и механик начнет крутить другую, где не будет ни синей дымки, ни аквамариновой воды, а только взрывы, всполохи и боль.
— Выходим в район Благовещенская — Анапа. Внимание! — голос ведущего группы старшего лейтенанта Тарасова хорошо слышен в наушниках. — Всем вести наблюдение.
Двенадцать «яков» прикрывают шесть штурмовиков.
— Что ты бормочешь? Не разберу! — спрашивает по рации Тарасов Лобанова.
— Я говорю, конвой должен быть где-то здесь. Не мог же он провалиться сквозь воду.
— Он и не собирался проваливаться. Посмотри внимательнее на взморье…