У самого синего моря

Он очень, очень давно не ходил по улице пешком. Просто так, глядя людям в лица.

Джон шел по полыхающей огнями улице, а мимо скользили тени.

Именно тени, приветливо кивающие головами.

Приподнимающие головные уборы. Растягивающие в белозубых улыбках рты.

Именно растягивающих. А в глазах пустота. Усталость. Бездна.

Черная, вязкая, похожая на разваренный гудрон, с фальшивым жестким лакированным блеском.

Красивый смех, хорошо поставленный, заимствованный из тех же реклам.

Не свой! Чужой! Удачно приживленный смех. Придуманный! Не тот, который родился вместе с первым поцелуем матери, а тот, который тщательно подобран имиджмейкерами.

Эти люди спали.

Спали и видели сладкий сон.

Один на всех.

— Вы! — Крикнул Джон теням. — Вы мертвы! Вы умерли сто лет назад!

Но, тени двигались дальше. По — прежнему приветливые, улыбающиеся. С одинаковыми! Одинаковыми улыбками! Одинаковым смехом! Одинаково добрыми, потому что сейчас это модно, глазами.

— Когда вы дышали ветром в последний раз?! Не кислородной смесью из баллона за девять долларов и девяносто девять центов, а ветром?!

— Кому от того, что вы живете стало легче?

— Простите, сэр! — Раздалось совсем рядом. Синяя улыбающаяся тень в фуражке с золотым околышем материализовалась рядом и выразительно позвенела наручниками.

— Вам нужна помощь?

— Да… — Выдохнул устало Джон.

— Помощь как раз будет к стати, офицер — он подошел к синему форменному кителю вплотную и посмотрел под козырек.

Как это ни странно взгляд у полицейского был своим.

Немного грустным, немного тревожным.

Ему, этому взгляду было лет пятьдесят.

Он весь в мелких морщинах.

Его ни разу не коснулся нож хирурга.

Его никто никогда не покупал.

Никто никогда не продавал.

Честный взгляд.

Настоящий.

Джон притянул офицера за пуговицу ближе.

— Вы поймите… — Дохнул он на него перегаром.

— Они мечтают о несбыточном, потому, что так умеют только они… — Он грузно качнулся в сторону, но все — же устоял.

— Вот вы, офицер, о чем мечтаете вы? — Джон пристально посмотрел стражу порядка в глаза.

— Что вы сможете сказать себе, когда Господь призовет вас? То, что были добрым христианином и соблюдали заповеди?! И за это святой Петр отрядит вам место на тенистых лужайках яблоневого сада? — Полицейский закусил губу. Рефлекторно придержал Джона под локоть.

— У меня четверо детей, сэр… — Произнес он негромко. — Жена. Я им нужен.

Это показалось Джону странным. Этот еще крепкий мужчина говорил иначе, чем улыбающиеся тени под неоновыми огнями.

Он не говорил — пенсия. Он не говорил — миллионы.

Он говорил «нужен».

Джон почувствовал, что этому человеку он сможет рассказать все. Все!

С самого начала и до самого конца!

— Поймите… — Заторопился он, вдруг отчаянно испугавшись того, что не успеет рассказать, объяснить пока он добр этот человек, пока его коммуникатор молчит, пока его авто спокойно дремлет, перемалывая терабайты криминальных новостей.

— Они могут все… Одним движением… — Он щелкнул большим и средним пальцем. Но, следующие фразы, почему, то застряли в глотке.

Он не понял — почему так произошло.

Не понял вначале.

Джона потянуло в кусты. Полицейский придержал его на секунду и услужливо предложил заранее припасенный пакет.

Джон, благодарно кивнув, бросился в редкие посадки терновника.

Его выворачивало наизнанку.

Взбешенный организм отторгал сублимированную гадость, называемую пивом, и собранный из молекул хот-дог.

Раньше он принимал их с величайшим восторгом и всегда хотел еще… Еще и еще… Еще больше пива… Еще больше хот-догов…

Когда стало легче, Джон выпрямился и осмотрелся.

Дворник, естественно, был рядом.

Он терпеливо ждал. Ждал своей порции… Своей пайки… Своего куска этого мира…

Джон бросил пакет в сторону лупоглазой машины с широким зевом совка и круглой жесткой щеткой.

Дворник поймал его манипулятором на лету.

Долго благодарил за доверие и с наслаждением запихал себе в нутро.

Джон немного протрезвевший, сунул в рот мятную пастилку, и, пошатываясь, вышел на тротуар.

— Простите, сэр. — Произнес он миролюбиво и вытер вспотевший лоб.

— Я был не в себе… Простите…

— Да, уж… — Улыбнулся офицер, и Джон словно наткнулся на бетонную стену.

Улыбка, немного кривая, с чуть скошенной вниз правой частью лица была его собственной. Она стоила в рознице восемьсот долларов и была на пике продаж шесть лет назад.

— Ваз подвезти? — Полицейский продолжал криво улыбаться, даже не демонстрируя свое приобретение.

— Наверное, копит на новую. — Подумал Джон.

— Интересно чью? — В душе шевельнулась запоздалая ревность. — Нэо? Поттер?

— Нет, я пешком… — Сказал он вслух.

— Вам куда, сэр? — Не унимался офицер.

— На Беверли Хилз. — Отозвался Джон.

Полицейский встал к Джону боком и вытянул правую руку далеко вперед.

— Видите там маяки… На углу семьдесят восьмой и шестнадцатой… Дальше на углу семьдесят девятой и семнадцатой… Их даже отсюда видно… Доберетесь? — Он повернулся к Джону лицом.

— Вы не беспокойтесь, офицер… — Сказал он, и отразил улыбку полицейского.