Да что тут говорить. Еще недавно я наотрез отказывалась подавать документы на итальянское гражданство – только потому, что было бы непонятно, за кого мне голосовать (Италия не требует отказа от первого и основного гражданства, так что более серьезных вопросов передо мной не стояло). Может, кому и смешно, но я-то точно знаю, что мой ответственный муж погонит меня палкой на выборы, едва у него появится такая возможность. А там против какой партии ставить галочку? Католической? Или партии Берлускони? Здесь даже и вариантов нет, все приличные люди голосуют за левых. Непонятно, каким это образом Берлускони который год побеждает на выборах… Но это уже совсем другой вопрос: видимо, некоторые придерживаются левого направления только на словах и только из соображений хорошего тона. Ведь именно левых поддерживает большинство писателей, актеров, деятелей театра и культуры. Именно левые твердят, что политических иммигрантов нельзя отправлять обратно в объятия диктаторов, именно левые ратуют за высокие налоги на большой бизнес, которые позволяли бы поддерживать на должном уровне образование, культуру и искусство. Берлускони, наоборот, говорит, что иностранцев нам тут не надо, бизнес надо всячески развивать и поддерживать, а культура по нынешним временам могла бы и затянуть поясочек, и образование тоже, правильно ли я говорю, дорогие сограждане? Ведь они там, культурные и образованные, поди уж и забыли, чей хлеб едят!
Я так думаю, что, если бы во времена Лоренцо Медичи спросили у тосканских крестьян и торговцев, согласны ли они и дальше горбатиться, чтобы позволить Микеланджело свободно творить, они бы сказали: «Микеланджело? Это хто такой? Ему надо – пусть он и горбатится». Та же история и с образованием: «Что-то их много развелось, этих образованных. Пусть лучше поработают, не все ж им за наш счет учиться…» Сыграть на том, что своя рубашка ближе к телу, совсем не сложно – не понимаю, почему коммунисты так удивляются своим поражениям.
Но и к левым у меня лично накопилось достаточно претензий, и теперь уже не только исторического характера. Видимо, из идеи всеобщего равенства и братства неизбежно вытекает дискриминация по новому признаку. Мне, как всегда, приходят в голову примеры из личного опыта.
В муниципальных и городских яслях Генуи уже сейчас абсолютное большинство детей иммигрантов, причем, разумеется, не из Англии или Голландии, а латиноамериканцев и африканцев. Рядом с нами есть два детских сада, в которых в этом году не было принято ни одного белокожего ребенка, потому что пройти «имущественный ценз» даже с очень скромной зарплатой невозможно: легальная заработная плата всегда «белая», то есть вся до копейки учтенная в декларации о доходах, а иммигранты получают деньги наличными и декларируют только минимум, необходимый для получения вида на жительство. Детский сад, согласно идее равных возможностей, должен предоставляться тем, кому он нужнее, у кого меньше возможностей нанять няню и отказаться от работы на год-другой. Но из этого также следует, что там, где есть нуждающиеся иммигранты, итальянцам ничего не светит.
Следуя идее интеграции, в школах стараются создавать смешанные классы – классы, где учатся вместе итальянцы и дети иммигрантов. Но все чаще получается, что следовать министерской программе обучения у таких классов не выходит, и ученики смешанных классов топчутся на месте и год, и два, пока все не выучат итальянский. Правые хотели было предложить вступительный тест на знание языка – ой, что тут началось! Митинги, демонстрации, петиции. Я попыталась воззвать к здравому смыслу на собрании совета школы – на правах иммигрантки, ибо иммигрантов на собрании не было, впрочем, и никогда не бывает, им за свои права бороться некогда, им надо делом заниматься и семью кормить. Я встала и громко сказала, что я лично первая готова подвергнуть моих русских детей таким тестам. Мне кажется, тут все очень просто – приехал жить в страну, изволь выучить язык. Тут уж я не узнала итальянцев, которых я успела так нежно полюбить, – куда только девалось их врожденное дружелюбие? Все до одного собравшиеся припомнили гетто, заголосили о трюкачестве правых, о том, что средняя школа обязана не учить, а предоставлять равные возможности, на то она и средняя, чтобы усреднять. Но если усреднять, а не учить, то зачем тогда и школа? И как быть с правом коренных итальянцев на образование? Непонятно. В другой раз меня вызывали в школу по очень важному вопросу: ваш, говорят, сын Пьетро мало общается с иностранными детьми – все его друзья итальянцы, а как быть с испаноязычными детьми, может, вы внушаете ему шовинистические настроения? Пришлось напомнить им, что Пьетро – не совсем Пьетро, а Петр Михайлович, русский, экстракоммунитарий, родившийся в Москве. Да и я, собственно, не итальянка. Не помогло. «Да, но вы-то совсем другое дело!» – ответили мне. И действительно, как это я могла забыть, что я – совсем другое дело?