Читаем У старых окопов полностью

Все произошло так быстро и неожиданно: Варя не успела опомниться, а ее уже поцеловали. Она силилась решить: хорошо это или плохо, а ее поцеловали уже во второй раз. А пока она, оглушенная этими поцелуями, пыталась понять, что же это происходит и почему она ничего не делает, ее настиг уже третий поцелуй. И теперь уж просто поздно и даже смешно было протестовать и вырываться — Алексей мог подумать, а то и вслух спросить: а где же ты раньше была? Оставалось только терпеть, впрочем, это было не так уж и трудно. Нельзя сказать, что так уж расчудесно, как в песнях поется, но, в общем, вполне терпимо и совсем даже неплохо…

— Варя… Варюха ты моя… Варенька!.. — изумленно и признательно, с непривычной лаской в голосе говорил Алексей и целовал ее все крепче и настойчивей, будто хотел убедить в чем-то или звал куда-то далеко-далеко…

Варя доверчиво подняла лицо и закрыла глаза. На миг припомнились хитрые Федосьины советы, и она от всей души пожалела болтливую стряпуху за то, что прожила та жизнь, а ничего, решительно ничегошеньки не понимает в любви.

Алексей крепко и бережно держал Варю, и руки его, большие и сильные руки тракториста с въевшимся в кожу, неотмываемым запахом керосина, осторожно гладили ее плечи.

В его голосе послышалась незнакомая Варе, какая-то сдавленная нотка, точно ему больно было стоять рядом с ней. Алексей вдруг рывком привлек ее к себе и поцеловал в губы. Поцелуй этот был совсем не такой, как предыдущие: те — робкие и ласкающие, а этот — требовательный и недобрый. У Вари снова пойманной ласточкой зачастило сердце. Она почувствовала: если Алексей еще хоть раз поцелует ее так, как только что поцеловал, — у нее уже не хватит ни силы, ни желания противиться ему, и она сделает все, что он захочет.

Варя испугалась этой непонятной, обидной слабости. Сгоряча ей даже показалось, будто ее всю жизнь обманывали: школа, работа, книги уверили ее в том, что она сильная, сама себе хозяйка, а теперь на поверку выходило что-то совсем другое.

И одновременно с этой обидой, как бы обгоняя ее и оттирая в сторону, к Варе пришла никогда еще ранее не испытанная, какая-то очень взрослая, снисходительная нежность к Алексею, словно был он несмышленым мальчишкой и по ребячьему своему неведению сильно заблуждался, считая главным в любви то простое и малое, чего сейчас с таким нетерпением добивался от нее.

Алексей крепче прежнего держал Варю за плечи, но понимал, что с каждой секундой она уходит от него все дальше и дальше. А ей почти по-матерински стало жаль Алексея, и, жалея его все больше и больше, она приподнялась на цыпочки, поцеловала его как умела и тотчас же отстранила мягким, но сильным толчком в грудь и неторопливо пошла к стану.

Она почему-то была уверена, что Алексей не станет ее удерживать, и действительно, он сделал за ней всего один-единственный шаг и остановился, не окликая ее и не решаясь идти следом, будто налетел на неодолимую преграду.

Стан уже опустел. Лишь у вагончика, окруженный смеющимися нарядными лесопосадчицами, стоял Пшеницын в своей великолепной фуражке и, польщенный вниманием веселых девчат, говорил упоенно:

— Морская качка меня никогда не брала. Бывало, вся команда лежит вповалку, а я стою у руля и веду парусник по компасу!..

Слово «компас» Пшеницын произносил на морской лад, с ударением на втором слоге.

5

Когда рано утром Варя вышла из вагончика, бригадный стан уже нельзя было узнать. Трактористы вовсю готовились к переезду на новое место. Больше всех старался Пшеницын: он бегом носился по стану, вытаскивал из земли врытый кухонный стол, с грохотом катил пустые бочки из-под горючего, помогал Федосье грузить закопченный ее инвентарь — видно, сильно не терпелось Адмиралу поскорей приехать на берег будущего моря.

Девчата из лесопосадочного звена крутились возле новеньких машин, готовясь начать работу. Нетерпеливо поглядывая на них, у старого окопа, где были сложены саженцы, расхаживал лесовод Павел Савельевич, чуть свет прикативший из города. Он холодновато поздоровался с Варей — то ли начисто позабыл уже о недавней их встрече, то ли, наоборот, слишком хорошо помнил, что Варя наотрез отказалась идти на работу к нему в питомник.

Сборами в дорогу руководил Алексей. Он торопил Федосью, распоряжался погрузкой бригадного имущества, давал последние советы Карпенко и пестрой звеньевой. Варю неприятно поразило, что он может быть таким спокойным и деловитым после вчерашнего. Сама она плохо спала эту ночь и сейчас больше всего боялась, что Алексей как-нибудь по-особенному поздоровается с ней и все в бригаде догадаются про их поцелуи. Вечером все произошло как-то само собой, а теперь, в ярком свете солнечного осеннего утра, воспринималось совсем по-другому и не казалось таким уж бесспорным и правильным, как вчера в темноте.

Завидев Варю, Алексей коротко кивнул ей головой, как будто ничегошеньки у них вчера и не было, и тут же повернулся к трактористам, снимающим палатку, и крикнул им озабоченно:

— Все колья до одного подбирайте: на новом месте за сорок верст ни одного прутика!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман