У ступеней трона

Злобная радость сверкнула в глазах шпиона. Баскаков шел в ловушку, которую он ему расставил. Понятно, он и не рассчитывал драться с ним; ему это совсем было не нужно. Он просто хотел, требуя дуэли, заманить Василия Григорьевича в пустынное место, напасть на него с тремя или четырьмя из своих сыщиков и снова запереть в каземате Тайной канцелярии, но запереть уже так, чтобы он оттуда вышел только на кладбище.

– Очень рад, сударь, – промолвил он, – что у вас такие благородные взгляды. Где же вы позволите с вами встретиться?

– На Царицыном поле, – сказал Баскаков, вспомнив о своей дуэли с Левашевым.

– Там неудобно. Там слишком много снегу – со всего Петербурга снег туда возят: теперь там и не пройдешь. А уж если вы не прочь дать мне сатисфакцию, сударь, – быстро добавил Барсуков, уже сообразив, что ему делать и как удобнее заманить своего двойника в западню, – мы можем встретиться с вами на Петербургской стороне сегодня повечеру.

– Мне все равно, – отозвался Василий Григорьевич, совершенно забыв о том, что сыщик может ему расставить ловушку. Он был уверен, что теперь уж его не захватят врасплох. Он захватит с собой шпагу и пару пистолетов, а с этим оружием он справится с кем угодно.

– А если вы согласны, так потрудитесь, сударь, – подхватил Барсуков, – часу в восьмом пожаловать на Петербургскую слободу… Там есть домик некоего Поспелова; вы постучите в окошко – я тотчас же выйду.

– Ладно, – согласился Василий Григорьевич и торопливо отошел от шпиона, глядевшего ему вслед злым, торжествующим взглядом.

Было около семи часов вечера, когда Барсуков поднялся на крылечко поспеловского домишка и постучал в дверь. Он уже все приготовил для встречи с Баскаковым и был уверен, что тот от него теперь уже не ускользнет. Когда Баскаков постучит, он тотчас же выйдет и предложит ему отправиться на берег Невы, к комиссариатским складам. А там уж будут в это время дожидаться двое сыщиков и трое сторожей Тайной канцелярии. Они бросятся сзади на Василия Григорьевича, свяжут его, и тогда он может окончательно проститься с белым светом. И, постукивая в дверь кулаком, Баскаков злорадно шептал:

– Покажу я тебе, дружок, сатисфакцию… И глупыш же! Другой бы от меня за версту бежал, а он сам в руки дается…

Наконец его стук услышали. Скрипнула дверь, и мелодичный голос дочери Якова Мироныча окликнул:

– Кто там стучит? Батюшка, ты, что ли?

«Aгa, отца-то дома нет, – подумал Барсуков, – ну, это мне на руку… поговорю с нею на свободе».

И вслух он сказал:

– Отворите, Катерина Яковлевна, это – я.

– Вас зачем еще принесло?

– Если пришел – значит, нужно.

– Отца дома нет.

– Я его подожду.

– Так ждите на улице… Я не желаю вас пускать.

– А я дверь сломаю – поневоле пустите.

Очевидно, Катя решила, что Барсуков способен исполнить угрозу, и скинула крючок, запиравший дверь.

Настойчивый гость вошел, улыбаясь, запер дверь и, скинув свой плащ в сенцах, проследовал в горницу, слабо освещенную сальной свечкой, горевшей в жестяном шандале. Барсуков оглянулся – Кати не было.

– Нечего сказать, – промолвил он, – хороша хозяйка: гость пришел, а она спряталась.

– Я для вас не хозяйка, – послышался гневный дрожащий голос девушки, убежавшей в соседнюю горницу, – а вы для меня не гость…

– Кто же я таков?

– Хуже ворога злого.

– Вот как! – воскликнул Барсуков, но это восклицание, которое он хотел произнести обычным насмешливым тоном, вырвалось таким злобным, что он изумился сам и невольно замолчал.

Однако он молчал недолго. Пройдя несколько раз из угла в угол горницы, он вдруг тряхнул головой, точно решившись на что-то, подошел к косяку двери, за которой спряталась девушка, и окликнул ее:

– Катерина Яковлевна!..

– Что вам нужно? Чего вы ко мне пристаете?! – послышалось в ответ, и в голосе, каким были сказаны эти слова, ясно прозвучали подавленные слезы.

– Ответьте мне совершенно откровенно на один вопрос.

– На какой еще?

– Очень вы меня не любите?

– Я вас ненавижу. И как будто вы этого не знаете!

Барсуков подавил тяжелый вздох и печально поник головой. С ним сегодня творилось что-то донельзя странное. Эту жестокую фразу он слышал из уст дочери старого комедианта не в первый раз, и никогда еще до сих пор она не производила на него такого ужасного впечатления. Но сегодня она точно перевернула его сердце, которое вдруг заныло, точно в нем открылась рана, сочившаяся кровью. Как бы он был счастлив, если бы девушка ответила ему теплым, ласковым словом, если б с ее полных, красиво очерченных губ, вместо этой ужасной фразы, сбежало слово любви, если бы эти губы, так и манящие к горячему поцелую, прильнули с этим поцелуем к его губам! Он опять помолчал, опять прислушался к доносившемуся из-за двери дыханию девушки и снова спросил:

– А за что же вы меня так ненавидите?

– А за что же вас можно любить? – вопросом ответила Катя.

– А я вас люблю, Катенька.

– Совершенно напрасно. Я не нуждаюсь в вашей любви…

Барсуков опять печально опустил голову; затем он вдруг точно оторвался от косяка и перешагнул порог комнаты, в которой спряталась от него девушка.