У ступеней трона

Слабая полоска света, падавшая чрез дверной прорез, позволила ему разглядеть стройную фигурку девушки. Катя сидела на кровати, сжав руки; лицо ее скрадывалось в сумраке, царившем здесь, но ему показалось, что девушка удивительно бледна и что в ее больших, как раскаленные угли, сверкающих теперь глазах стоят слезы. Когда он вошел, девушка вздрогнула, но, когда он подошел совсем близко к ней, – она не пошевельнулась, только еще ниже опустила голову на трепетно вздымавшуюся грудь.

– Катенька, – заговорил он и сам удивился, как странно, как мягко звучит его голос, – Катенька! Неужели для меня все кончено? Неужели вы никогда не изменитесь ко мне?

Он смотрел на нее во все глаза и не видел, чтоб она покачала головой, не слышал ее ответа.

– Катенька, – снова повторил он, – неужели я вам так противен, что вы никогда не полюбите меня?

Он с жадностью, с замиранием сердца ждал ответа. Он чувствовал, что этот ответ снова заставит заныть от боли его сердце, но молчание девушки было для него еще тяжелее, еще мучительнее. И вдруг он вздрогнул.

– Зачем вам нужна моя любовь? – тихим стоном вырвалось у Кати. – К чему она вам?!

– Но я вас люблю… люблю больше жизни… Ведь вы поработили меня… Ведь за счастье назвать вас женой – я не знаю, чем бы я пожертвовал.

Если бы он мог теперь видеть полные слез глаза молодой девушки, если бы он мог разглядеть ее лицо, искаженное мукой, – он понял бы, что в ее сердце совсем нет к нему ненависти. Но он не смотрел на нее; он стоял как преступник, склонив голову в ожидании смертельного удара.

– Это – правда, что вы говорите? – тихо, едва шевеля пересохшими от волнения губами, спросила девушка.

– Что правда? – не сразу понял он.

– Что вам дорога моя любовь, что вам хотелось бы назвать меня своей женой?

Что-то новое послышалось в тоне Кати, и это заставило радостно встрепенуться сердце Барсукова.

– Господи! – воскликнул он вполне искренне. – Да ведь я об этом только и думаю… Да для меня не нужно большего счастья.

– Хорошо, – прозвучал вдруг сразу окрепший голос девушки. – Я вам верю и постараюсь вас полюбить; я соглашусь быть вашей женой, но только тогда, когда вы дадите мне клятву стать другим человеком…

– Как это другим человеком?

– Бросить свою службу в Тайной канцелярии… – нервным голосом пояснила Катя. – Пока вы будете шпионом, пока вы будете приносить с собою всюду кровь и проклятие – я никогда не полюблю вас. Но я скажу вам правду: я ненавижу не вас, а вашу службу.

Сердце Барсукова захолонуло от счастья; значит, надежда не совсем еще потеряна. Теперь, конечно, он не может дать клятвы, какую требует от него Катя, но со временем… кто знает. Он может и не служить в Тайной канцелярии; теперь дорога для него открыта. Важно то, что любимая им девушка не ненавидит его, что она может полюбить его. И, не помня себя от радости, он хотел упасть на колени к ее ногам… Но в это самое время резкий стук в оконное стекло нарушил тишину. Любовь, полымем охватившая сердце Барсукова, сразу отошла на второй план; он вспомнил, что еще должен отомстить.

– Это – батюшка! – воскликнула Катя, спрыгивая с постели на пол.

– Нет, это пришли за мной, – остановил он ее. – Прощайте, Катя. Спасибо вам, что вы дали мне надежду… Я вас так люблю, что перестану быть шпионом, стану другим человеком… – И, торопливо поцеловав холодную как лед ручку девушки, он бросился в сенцы и, стрелой пробежав двор, выскочил на улицу.

Там его дожидался Баскаков.

– Я к вашим услугам, господин Баскаков, – сказал сыщик, оглянувшись кругом и убедившись, что Василий Григорьевич пришел один. – Пойдемте.

Они молча зашагали вперед, мимо забора, загораживавшего какой-то пустырь. Но не успели они сделать двухсот шагов, как вдруг на белой пелене снега, лежавшего кругом, выросли какие-то две фигуры, спешно направлявшиеся в их сторону.

Барсуков вздрогнул, предчувствуя что-то недоброе. Он вдруг понял, что его перехитрили. Он остановился и спросил:

– Это что же значит?

– А это – мои секунданты, – спокойно ответил Баскаков. – Они могут быть и вашими…

В эту минуту Левашев и Лихарев подошли так близко, что в сероватом сумраке ночи сыщик сразу узнал их.

– А! Так вы мне устроили ловушку! – воскликнул Барсуков, скрежеща зубами от бессильной злобы.

– Ничего подобного, – холодно отозвался Левашев. – Дуэль с секундантами – дуэль по правилам. И вы можете не обижаться на господина Баскакова… Он, правда, хотел идти один, но случайно проговорился, и мы сочли себя обязанными сопровождать его – во-первых, потому, что один он снова рисковал очутиться в каземате Тайной канцелярии, а во-вторых, потому, что у нас с вами, сударь, есть счеты, и мне очень приятно с вами увидеться.

Барсуков, побелев как полотно, оглянулся кругом, как затравленный волк, и понял, что ему нет спасения.

– Но это – убийство! – воскликнул он. – У меня даже нет шпаги…

Левашев рассмеялся: