У ступеней трона

– Неужели это – правда?! – шептал он, сжимая кулаки и чувствуя, как какая-то жгучая боль пронизывает его сердце. – Неужели Николай не солгал и у него действительно завязался роман с «пиковой дамой»?! Неужели Анюта разлюбила меня и изменила мне?!

Он недаром отождествлял Анну Николаевну с таинственной «пиковой дамой». Вчера он только вздрогнул, услышав из уст Николая роковую фразу, но не выдал себя; голова его была слишком туманна и от выпитого вина, и от шума, стоявшего в бильярдной герберга. Но сегодня он вспомнил, почему, когда Николай сказал о «пиковой даме», ему пришло в голову имя Трубецкой, вспомнил и почти застонал от боли, сжимавшей его сердце.

До сих пор он еще ни разу не усомнился в любви к нему Анны Николаевны. Между ними было давно уже все условлено, все решено, и не дальше как на другой день после побега из Тайной канцелярии Трубецкая, и смеясь, и плача от радости, сказала:

– Ну, Васенька, чтобы раз навсегда с этим покончить, чтобы окончательно отделаться от головкинских интриг, нам нужно повенчаться. Коли ты не прочь, так мы об этом завтра объявление сделаем, а через месяц и под венец пойдем.

В первую минуту Баскаков чуть не одобрил такую поспешность, но затем пораздумал, и благоразумие взяло верх. Он пришел к убеждению, что теперь дразнить Головкина, пока Головкин в силе, пока дядя Александра Ивановича состоит вице-канцлером, – слишком опасно; что гораздо лучше выждать более благоприятное время. Кстати, тут же Лихарев и Левашев, особенно сильно сдружившиеся с ним после убийства Барсукова, посвятили его в свою тайну, он примкнул к елизаветинцам, сразу уверовал в благополучный исход кампании и решил подождать, пока на престол воссядет Елизавета.

Когда он сказал о своем решении Анне Николаевне, та печально надула губки.

– Я вижу, что ты меня не любишь, Васенька?..

– Из чего ты это видишь? – со смехом спросил Василий Григорьевич.

– Люби ты меня – ты бы не стал дожидаться неведомых времен, а поспешил бы назвать меня своею.

– И накликал бы беду на твою голову. Сегодня бы мы с тобою обвенчались, а назавтра Головкин чрез своего дяденьку выдумал бы на меня какую ни на есть вину и отправил бы в Сибирь, а тебя – в монастырь. Нет, Анюта, лучше уж немного повременить…

– А ты меня до той счастливой поры не разлюбишь?..

Баскаков успокоил ее сомнения горячими клятвами и не менее горячими поцелуями. В тех же видах осторожности он не согласился на предложение Трубецкой жить у нее в доме, а поселился вместе с Лихаревым, уступившим ему одну комнату своей маленькой квартиры. Чтобы не возбуждать ничьих подозрений, Василий Григорьевич в то же самое время стал посещать дом на Сергиевской только по вечерам, тщательно наблюдая за тем, чтоб не привлекать нескромных взоров.

На лето Баскаков взял отпуск и уехал в Москву, куда вскоре отправилась и Анна Николаевна. Там, в ее подмосковном имении, примыкавшем межа к меже к Измайлову, они провели целый ряд безумно счастливых дней. Осенью они опять вернулись в приневскую столицу, и Василий Григорьевич по-прежнему стал бывать в доме на Сергиевской тайком.

Однажды он зашел вечером и крайне удивился, когда Анна Николаевна, встретившая его таким же, как и всегда, нежным поцелуем, таким же, как постоянно, ласковым взглядом, вдруг сказала:

– А ты сегодня, Васенька, гость не в пору… Уж не прогневайся, коли я тебя рано прогоню.

– Это с какой радости?! – воскликнул он.

– А с такой, что должна я нынче во дворец отправиться… Ноне там маскарадный бал, и сама правительница мне приглашение прислала. Хоть и с большей радостью я с тобой, мой друг, вечерок просидела бы, а надобно ехать. При дворе на меня и так косятся, что я редко бываю… Как бы чего не заподозрили…

Баскаков тотчас же успокоился и весело ответил:

– Да поезжай, голубка!

– Ну, какое там веселье!.. Ноне ведь не то, что при покойной государыне, – пренебрежительно проговорила Трубецкая. – Прежде хоть и давил всех Бирон, а и на куртагах, и на маскарадах весело точно было. А теперь – тоска, поверишь, смертная…

– А ты в каком наряде будешь?

– А хочешь, покажу?..

И с этими словами – Василий Григорьевич помнит это теперь так ясно, словно это случилось не месяц назад, а только вчера, – Анна Николаевна провела его в уборную и указала на разложенный там очень оригинальный наряд из белого и синего шелка.

– Это что за костюм? – поинтересовался он, не сразу заметив, что по белому шелку вышиты пиковые очки.

– Пиковой королевы… Карточной пиковой дамы, – пояснила она и затем – он хорошо помнит это – прибавила: – Тебе, кажется, не нравится мой костюм?

– Я не знаю, какова ты в нем будешь… хотя убежден, что как бы ни был плох наряд – на твоей фигуре он будет обольстителен.

Молодая женщина наградила его такими жгучими поцелуями, что они до сих пор горят на его губах. Но как он был счастлив в эту минуту, так безмерно несчастлив теперь.