У ступеней трона

– Если так – сделай мне одолжение и не пускай больше никого. Можешь ты это сделать?

– О, конечно, могу! Больше сюда не войдет никто.

Лесток повернулся и вошел в бильярдную, а Берлин опрометью бросился к дверям и запер их на ключ. Он не понимал, зачем это нужно, но был уверен, что эти двадцать шесть человек с лихвою вознаградят его за это послушание.

Когда Лесток вернулся в бильярдную, он прямо подошел к секретарю маркиза Шетарди Вальденкуру и спросил шепотом:

– Вы, понятно, все еще удивляетесь, зачем я привел вас в эту компанию?

Вальденкур кивнул:

– И даже очень.

– Будьте терпеливы, и вы все поймете. Я прошу вас прислушиваться ко всему, что здесь будет говориться, и затем сообщить все это маркизу. Я хочу, чтобы маркиз сам убедился, насколько мы сильны. Вы, надеюсь, знаете кой-кого из собравшихся.

Вальденкур окинул быстрым взглядом лица сидевших и стоявших в бильярдной и ответил:

– Некоторых знаю хорошо. Вот это – Воронцов, это – князь Трубецкой, это, кажется, князь Черкасский…

– Вполне верно, – торопливо подхватил Лесток, – а вот эти преображенцы, измайловцы и семеновцы – это офицеры главных в России полков… Общество, как видите, довольно разнообразное; их всего двадцать шесть, но за каждым из них стоит по меньшей мере сотня его друзей, знакомых и подчиненных. А теперь, – закончил Лесток, – слушайте и запоминайте…

Он поспешным шагом отошел от Вальденкура и, выйдя на середину комнаты, заговорил:

– Вы, конечно, господа, догадываетесь, зачем я вас собрал…

– Нет, сударь, – раздался молодой, звонкий голос, принадлежавший рослому преображенскому сержанту, – не только не догадываемся, но, что до меня – то я и удивляюсь.

Лесток улыбнулся.

– Господин Грюндштейн, – проговорил он, обращаясь к остальным, – новичок. Он недавно предложил ее величеству цесаревне помощь свою и своих товарищей, если она пожелает воссесть на прародительский престол… Но ведь такую же помощь, и уже давно, предлагаете, кажется, господа, и вы…

– О да! Слишком давно! – воскликнул Левашев, сидевший на бильярде рядом с Лихаревым и Баскаковым. – Но ее высочество не хочет наших услуг…

– Я именно и просил вас собраться сюда, – продолжал Лесток, – чтоб доказать совершенно обратное…

– Как обратное! – послышалось несколько голосов. – Значит, матушка цесаревна надумалась?!

– Да, – твердо отозвался Лесток. – Ее высочество решила согласиться на ваши общие просьбы…

Лица всех радостно вспыхнули, точно их озарил неведомо откуда упавший солнечный луч.

– Вы не шутите, сударь? – воскликнул Левашев. – Не обнадеживаете нас понапрасну?

– Смею ли я шутить таким важным делом? Я готов передать вам подлинные слова ее высочества. Несколько дней тому назад цесаревна изволила призвать меня к себе и заявила: «Я обдумала и пришла к решению спасти Россию. Не для своего величия и счастья решаюсь я на это, а ради счастья всего русского народа. На этот раз я не отступлю от своего слова, и, если мои друзья не отказались от меня, – соберите их и скажите им, что я рассчитываю на них, жду от них помощи…» Вот ее собственные слова… Что же мне передать ей от вас?..

Глухой ропот прошел среди этой толпы, послышались отдельные восклицания, но все их покрыл молодой, звонкий голос сержанта Грюндштейна:

– Скажите ей, матушке, что мы отдадим за нее каждую каплю своей крови с безмерной радостью!..

– Верно! Правильно! – подхватили остальные. – Лишь бы она не отказалась от нас, а мы от нее вовеки не откажемся…

– Слышите, сударь, – шепнул Лесток Вальденкуру, опять очутившись рядом с ним. – Эта игра, надеюсь, стоит свеч…

– Энтузиасты! – усмехнулся Вальденкур.

– Не энтузиасты, а сила…

Вальденкур хотел что-то заметить, но Лестока уже около него не было.

– А позвольте, сударь, – спрашивал его в эту минуту измайловский майор Грибков, – позвольте узнать, не ведомо ли вам, долго нам еще эту иноземщину терпеть? Может, вы осведомлены, когда ее высочеству угодно вас будет призвать и совершить сие действие?

Лесток развел руками, не зная, что ответить на этот вопрос, но его выручил Воронцов.

– Кажется, – заговорил он своим мелодичным, звучным голосом, – об этом еще у Германа Генриховича не было случая поговорить с цесаревной, но я о сем с нею говорил, и говорил не далее как сегодня. Ее высочество сие действо в долгий ящик откладывать не намерена… Точно ли так она думает поступить или еще перерешить – утвердительно не скажу, но выразила она такое свое мнение, чтобы быть сему на Крещенье. Когда войска на крещенский парад соберутся – она выйдет к ним и попросит их заступы…

Лесток поглядел на Воронцова и даже плечами повел. «Ишь, врет, шельмец, бровью даже не моргнет!» – подумалось ему.

Но он ошибался. Воронцов не врал. Как раз именно сегодняшним утром Елизавета разговорилась с ним по этому поводу и высказала намерение произвести переворот во время крещенского парада.

– Так и запишем, – заметил Лихарев. – Хоть и долгонько еще до Крещенья, ибо ноне только десятое ноября, – ну да все ж лучше поздно, чем никогда…

– Так, значит, – снова спросил Лесток, – ее высочество может на вас, государи мои, надеяться?