– Ай, какая прелесть! Ты говоришь, выпал снег… Значит, можно ездить на санях?
– Можно, ваше высочество.
– Вот как славно! – искренне, как ребенок новой игрушке, обрадовалась правительница. – Мне так давно хотелось покататься на санях, подышать свежим воздухом… Пошли, дружок, моих камеристок, пусть меня оденут – мне самой что-то сегодня лень одеваться, – а сама распорядись, чтоб были готовы сани… и как можно скорее. Мы с тобой поедем кататься…
– Как? Сейчас?! – удивилась девушка.
– А почему же не сейчас?.. Кто же нам может помешать?!
Возражать на это было нечего, так как действительно Анна Леопольдовна не только не любила, чтоб ей мешали, но не признавала ничьей воли, кроме своей. В этом отношении она была деспотична и зачастую под влиянием малейшего каприза, не стесняясь, заставляла дожидаться в своем кабинете по целым часам Остермана, Головкина и других министров, являвшихся к ней с докладами.
Но на сегодня оказалось, что ей помешали.
Анна Леопольдовна оделась; сидя за туалетом, выпила чашку шоколада и поджидала Юлиану, которая тоже пошла одеваться. В это время в дверь уборной раздался резкий знакомый стук, каким принц Антон возвещал о своем приходе. Принцесса сделала недовольную гримаску, но даже улыбнулась, когда вошел муж. Возможность удовлетворить свое желание и покататься на санях привела ее в хорошее расположение духа, и даже приход супруга, приход, всегда омрачавший ее лицо, не испортил этого хорошего настроения.
– Здравствуйте, мой друг, – весело встретила она принца и протянула ему красивую, узкую руку, к которой тот, по обыкновению, почтительно прикоснулся губами. – Говорят, за ночь выпал снег и установился санный путь.
Принц кинул недружелюбный взгляд на камеристок, суетившихся около его жены, и, приказав им удалиться, проворчал сквозь зубы:
– Да, снег лежит… Но в общем погода преотвратительная…
Анна весело расхохоталась. Она ужасно не любила, когда ее муж улыбался; ей, напротив, нравилось видеть его недовольным, угнетенным и обеспокоенным. И мрачный вид, с каким он переступил порог, с каким только что произнес фразу, развеселил ее.
– Вы, должно быть, плохо спали, мой друг! – воскликнула она. – У вас такое лицо, как у преступника, приговоренного к смерти.
Этот веселый смех, эта насмешка окончательно разозлили принца Брауншвейгского. Щеки его покрылись багровыми пятнами, а глаза метнули молнию.
– Ну, ваше высочество, – сказал он, особенно как-то подчеркивая слова, – навряд вы будете спать спокойнее, чем спал сегодня я, когда будете знать то же, что и я.
В его тоне зазвучали какие-то странные нотки, и это обеспокоило правительницу. Но затем она вспомнила, как труслив ее муж, как его постоянно преследует кошмар заговоров и интриг, и презрительно бросила:
– Опять вечные страхи!..
Принц Антон, усевшийся было невдалеке от туалетного стола, вскочил, топнул ногой и забегал из угла в угол, что всегда делал в моменты волнения.
– Сядьте, – остановила его недовольным тоном Анна, – у меня от вашего беганья начинает кружиться голова…
– Ах, я бы предпочел, чтоб у меня кружилась голова, – воскликнул он, – чем каждую минуту ждать, что ее снимут!
Веселое настроение правительницы сразу исчезло. Страх, сквозивший в словах мужа, точно заразил ее. Она нахмурилась, нервно поежилась от пробежавшего по телу озноба и спросила:
– Опять что-нибудь случилось?
– Да! – И, говоря это, принц вынул из своего кармана мелко исписанный листок бумаги и, положив его на туалетный стол, многозначительно произнес: – Читайте!
– Опять манифест? – подняв на принца с улыбкой глаза, спросила правительница.
Анна Леопольдовна взяла листок, оказавшийся письмом агента русского двора, находившегося в Бреславле, и стала рассеянно пробегать строки. Сначала на ее губах блуждала улыбка, но, по мере того как она читала дальше, лицо ее все больше темнело, брови сдвигались, а губы начали нервно подергиваться.
Она еще не хотела верить тому, что говорилось в письме, но сомнение уже закралось в ее душу. Она еще не испытывала того панического страха, который овладел ее мужем, но и ее охватила странная робость, боязнь грядущего бедствия.