У ступеней трона

Они уже вошли в тронную залу, переполненную приглашенными, низко сгибавшими голову при проходе высоких особ. Оркестр, расположившийся на хорах, грянул польский… Принц Антон замолчал, замолчала и Елизавета, тревожное настроение которой усилилось.

Полонез окончился; в аванзале[69] поставили карточные столы; в галерее, разделявшей тронную залу от аванзалы, стали сервировать ужин. Правительница, задумчивая и точно обеспокоенная чем-то, медленно ходила среди гостей, сопровождаемая Левенвольдом и австрийским послом. Елизавета, страстно любившая игру в ломбер, уселась за карточный стол, выбрав себе партнерами Головкина, Бутурлина и Воронцова. За картами она забыла все тревоги, все опасения, даже развеселилась и не замечала ни ядовитой улыбки, поднимавшей губы принца Антона, ни мрачного взгляда, какой бросила на нее правительница, проходя мимо нее.

Игра была в самом разгаре, когда вдруг к стулу, на котором сидела цесаревна, подошла старшая фрейлина правительницы Мария Аврора Менгден и, наклонившись к ней, шепнула ей на ухо:

– Ваше высочество, государыня великая княгиня желает с вами говорить…

«Вот оно! – как молния, мелькнуло в голове цесаревны. – Начинается…»

Ее высокая грудь нервно колыхнулась, лицо вспыхнуло заревом и сердце так сильно заколотилось, что она сама услышала его стук. Она встала, положила карты на стол и двинулась к маленькому кабинету, где дожидалась ее правительница. И с каждым шагом волнение ее возрастало, сердце билось все скорее и скорее, а щеки окрашивались все ярче.

Когда Елизавета вошла, всеми силами стараясь подавить свое волнение, Анна Леопольдовна, стоявшая посреди комнаты, скрестив руки, метнула на нее суровый взгляд.

– Ваше высочество, – заговорила она, и голос ее зазвучал строго и властно, – отвечайте мне прямо и откровенно, бросите вы или нет свои преступные интриги против меня?

Большого труда стоило цесаревне не пошатнуться, не опуститься в кресло, поддавшись вдруг охватившей ее физической слабости; страшных усилий воли стоило ей ответить, так как был момент, когда ей показалось, что язык не хочет повиноваться ей.

– Я не понимаю вас, ваше высочество, – проговорила она, сказав эту фразу нарочно, чтоб выиграть время, чтобы оправиться.

Анна Леопольдовна сделала нетерпеливый жест:

– Бросьте эти комедии!.. Предваряю вас, что я решительно знаю все… Теперь вам не удастся обмануть меня. И клянусь вам Богом, что, если вы не сумеете оправдаться, вы отсюда выйдете уже арестованной и лишенной возможности мне вредить…

К счастью Елизаветы, правительница сама была страшно взволнована; она целый день готовилась к этому разговору, и у нее самой теперь пылало лицо и дрожал голос. Поэтому волнение цесаревны не удивило ее, предательская краска на щеках не возбудила новых подозрений, дрожь ее голоса ускользнула от ее слуха.

– Опять старые песни! – воскликнула Елизавета.

– Нет, ваше высочество, – возразила правительница, – не старые… Я была слишком мягка, слишком добросердечна, но теперь мне надоело это…

– И потому только, что вы лишились своей доброты и мягкосердечности, вы хотите сделать меня первой жертвой своего раздражения? – проговорила цесаревна, чувствуя, как в ней крепнут силы, как пробуждается бодрость духа.

– Не играйте словами! – пылко крикнула Анна. – Я потому не хочу быть мягкосердечной, что вы меня обманули.

– Чем?

– Вы принимаете маркиза де ла Шетарди…

– А разве ваше высочество запрещали мне принимать его?

Возражения цесаревны, ее окрепший голос, как всегда, стали действовать на правительницу и пробудили прежние сомнения. Раньше она так была убеждена в виновности Елизаветы, что полагала, заявив ей, что ее замыслы открыты, тотчас же приказать генерал-аншефу Ушакову арестовать принцессу. Теперь же она чувствовала, что Елизавета слишком твердо отвечает для виновной, и это совершенно отнимало у нее энергию.

– Но вы принимаете Шетарди с преступными целями! – снова крикнула она.

Елизавета понимала, что происходит в душе ее грозного судьи, и решила воспользоваться смущением правительницы. Она гордо и резко ответила:

– Если бы маркиз был даже действительно моим близким человеком, то, я думаю, до вас это не касается; я совершеннолетняя, вы не состоите моей опекуншей, и я вольна распоряжаться собою, как я хочу.

Эта смелая и дерзкая тирада окончательно смутила Анну. Она с изумлением взглянула на цесаревну, не будучи в силах понять, действительно ли она не знает, в чем ее обвиняет правительница, или только притворяется незнающей.

– Да я же совсем не про то говорю, – сказала она, уже значительно понизив голос, – говорят, что вы в союзе с Шетарди замышляете отнять корону у моего сына!..

Елизавета презрительно пожала плечами.

Анна чувствовала, что начинает терять почву. Тогда она решила нанести главный удар.

– Так вы запираетесь? – проговорила она. – А что, если я прикажу арестовать вашего лейб-медика Лестока… прикажу его пытать?

Елизавета чуть приметно вздрогнула, но не потеряла самообладания и спокойно выдержала испытующий взор правительницы.

– Лестока? – переспросила она. – А чем он провинился пред вашим высочеством?