У входа в Шахрай

Однако новый контракт обещал это изменить. От Аяна будут ожидать особой старательности. Ему никогда не занять место Губернатора, ведь в нем не было ни капли крови Святых Копателей, но вот их возможный будущий ребенок стал бы наследником. И Аян обязан будет во что бы то ни стало перевести этот брак из статуса временного в постоянный.

Трехлетние браки были одним из способов увеличить рождаемость, и он неплохо работал. Усилия свах, тетушек, организаторов «вечеров знакомств» и прописанные в Книге Шанша брачные условия поддерживали демографическую ситуацию. Конечно, были и тяжелые времена, когда из-за голода и политических неразберих население значительно уменьшалось, но горожанам удавалось выкарабкаться. Сейчас брачная система работала слаженно.

Однако, отсутствие беременности могло создать определенную репутацию у шахрайской девушки. На первый бесплодный брак никто не обращал внимания, после второго начинались разговоры. После третьей неудачной попытки предложений могло и не поступить. А потому перед Аяном будет стоять задача не подпортить репутацию Губернаторской семьи своим несерьезным отношениям к супружескому долгу.

Он подошел к дому Монке, что стоял на пересечении улицы Памяти и переулка Добродетели Сулу. Определить его высоту не представлялось возможным – нижняя половина здания уходила под землю. Там городские этажи переплетались с подземными реками и огибали озера и шахты. Архитектура дома была простой – такие строили сразу после Перехода, надеясь вместить как можно больше людей. Тогда выжившие после Великой Вакцинации не могли и подумать, что в безопасном оазисе их ждет упадок рождаемости, и готовились возродить человеческий род, практически полностью загубленный в борьбе со своей же гордыней. Тогда были возведены общежития, многоквартирные дома, большие просторные школы и другие здания, многие из которых до сих пор пустовали.

Аян открыл тяжелую дверь, прошел через холл и оказался в главном зале. Полупустое помещение редко использовалось по назначению – Монке не часто принимали гостей. Обычно Аян с братом ели на кухне, вместе со старой домоправительницей. За редкими семейными ужинами Сейт вместе с сыновьями садились за чересчур длинный стол, накрытый тонкой шерстяной скатертью.

Вдоль стен зала пылились пузатые кадки с желтоватыми папоротниками, а на высоком потолке, освещенная лампами в затертых канделябрах, тускнела пыльная фреска. Она показывала сакральный для шахрайцев Переход. Центр картины занимали Святые Копатели и их последователи. Вокруг них клубилась густая серая туча – так художник представлял Великую Вакцинацию. Тут и там из ядовитого облака торчали части человеческих тел. Самые близкие к туче беженцы мало походили на людей: у одного – длинные, до пола, руки. У другого – четыре ноги или две головы. И почти у всех – красная бугристая кожа и изуродованные лица.

Святой Копатель Шанша и его жена Сулу вели толпу в подземные тоннели Шахрая. Сулу держала на руках младенца в кислородной маске – будущего Первого Губернатора. Беженцы несли семена, инструменты и книги, вели за собой коз, овец и других животных. Шахрайцы гордились своими предками, сумевшими сохранить знания о науке и устройстве Мира.

Великая Вакцинация стала мифическим монстром, о котором слагали страшные сказки. Она была одновременно и конечной точкой существования старого мира, и началом Шахрая. Что из событий Перехода было правдой, а что суевериями, Аян не знал, но в нем глубоко укоренился ужас его предков перед Поверхностью.

***

Аян и Мирас, по указу отца, спустились навестить мать. Оба юноши склонились перед статуей Лии Монке в семейной усыпальнице, что находилась под домом, в сырой горной ложбинке. В ногах выстроенных скульптур стояли урны с прахом. С потолка свешивались переливчатые сталактиты, а бирюзовое озерцо отражало скорбные лица почивших предков.

– Думаешь, свадьбу скоро сыграют? – спросил Мирас.

Аян раздраженно покосился на него. Братья походили друг на друга внешне, но в чем-то сильно отличались. Мирас пошел в мать и обещал вырасти не высоким, но широкоплечим. Коротко стриженные волосы были такими же темными, как у брата, глаза чуть светлее, а черты лица мягче.

– Уж отец постарается, – фыркнул Аян. – Тем более, Рании уже пятнадцать, как и тебе.

 Он не злился, но текст молитвы святой Сулу все равно вышибло из памяти. «…страдание мое и скорбь моя, да вознесутся к Миру над Мирами, где…» Только он настроился, как Мирас снова его прервал:

– Отец поступил так, потому что…

– Потому что он не помнит себя на моем месте! – огрызнулся Аян. —Когда дед запрещал ему жениться на матери, он поступил по-своему. А скоро, – он повернулся к брату, – отец займется и тобой, если еще этого не сделал.

– Да я и не против, – Мирас пожал плечами.

– Нет, Мир, когда он заставит тебя взять в невесты глупую навязчивую пустышку, тогда и поговорим.

– Но Рания совсем не глупая, – обронил Мирас.

– Ты видел ее? Где? Она что, тоже изучает музыку? – удивился Аян.

– Н-н-нет, мы вместе ходим на уроки истории Шахрая.