У войны не женское лицо

«Дошла до Германии… От Москвы шла…

Я была старшим фельдшером в танковом полку. У нас “тридцатьчетверки”, они быстро горели. Очень страшно. Я до войны не слышала даже выстрела из винтовки. Где-то один раз далеко-далеко бомбили, когда мы ехали на фронт, так мне казалось: вся земля дрожит. Семнадцать лет было, только техникум окончила. И так получилось, что я приехала и сразу в бой.

Вылезла из танка… Пожар… Небо горит… Земля горит… Железо горит… Здесь мертвые, а там кричат: “Спасите… Помогите”… Такой на меня ужас напал! Я не знаю, как я не побежала. Как я не удрала с поля боя? Это же так страшно, что слов таких нет, только чувства. Я раньше не выдерживала, а сейчас уже смотрю фильмы о войне, но все равно плачу.

Дошла до Германии…

Первое, что увидела на немецкой земле – самодельный плакат у самой дороги: “Вот она – проклятая Германия!”.

Мы вошли в поселок… Ставни у всех закрыты. Они все бросали и удирали на велосипедах. Геббельс их убедил, что русские придут, будут рубить, колоть, резать. Откроешь дверь в дом: никого нет или все лежат убитые, отравленные. Дети лежат. Они стрелялись, травились… Что мы чувствовали? Радость, что мы победили и им теперь больно, как и нам. Чувство отмщения. А детей было жалко…

Нашли одну старуху.

Я ей говорю:

– Мы победили.

Она заплакала:

– У меня два сына в России погибло.

– А кто виноват? Сколько у нас погибло!

Она отвечает:

– Гитлер…

– Гитлер сам не решал. Это же ваши дети, мужья…

Она тогда молчит.

Дошла до Германии…

Хотела маме рассказать… А моя мать умерла в войну от голода, у них ни хлеба, ни соли, ничего не было. А брат лежал в госпитале тяжело раненый. Одна сестра дома ждала меня. Она писала, что, когда вошли наши войска в Орел, она всех военных девушек за шинель хватала. Ей казалось, что я обязательно буду там. Я должна вернуться…»

...

Нина Петровна Сакова, лейтенант, фельдшер