У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

В то время как часть новобранцев начали более основательно изучать минометы и короткоствольные 75-миллиметровые гаубицы, меня сразу же определили во взвод связи. Подобное назначение вполне объяснялось моей профессией электрика. К тому же в связисты направлялись солдаты, бегавшие быстрее всех. Они могли исполнять также роль посыльных, вовремя доставить приказ, если связь еще не была установлена или произошел ее обрыв.

После первых двух недель в роте большую часть времени я проходил подготовку во взводе связи. Наши инструкторы учили нас работать с полевыми телефонами, телеграфными аппаратами и рацией и все это оборудование ремонтировать. Однако наибольшее внимание уделялось обучению правилам организации линий связи, их прокладке на местности и поддержанию в рабочем состоянии. Во время боя с помощью проводной связи сообщения от передового наблюдателя, указывавшего цель, передавались на артиллерийские батареи и в штаб роты, а оттуда – в штаб полка.

Часто по утрам солдаты взвода тянули линию связи от казарм до полигона. Каждый из нас нес на спине большую проволочную катушку; конец провода на катушке соединяли с предыдущим отрезком уже проложенной линии, а затем ее разматывали. Шедшие позади солдаты с помощью шестов поднимали и зацепляли отмотанный провод за сучья на деревьях, так он был надежнее защищен от обстрела во время боя.

Поскольку отдельный дом моих дедушки и бабушки находился вблизи нашего полигона в Вендиш-Эверне, я несколько раз заходил к ним на обратном пути в казармы в Люнебурге. Несмотря на риск наказания, в случае если бы меня поймал патруль, чашка кофе в обществе бабушки была кратким отдыхом в нашей солдатской службе.

Пару раз в неделю, после возвращения с полигона, обучавший нас лейтенант обычно говорил: «Сейчас пять часов. Через 15 минут в чистой форме вы должны уже стоять в строю». Переодевшись в чистые мундиры, мы устало направлялись на учебный плац в сосновом лесу позади нашей казармы. В общем, мои усилия испытать себя и получить наивысшие оценки оказались успешными; но что давалось мне труднее всего прочего, так это лазание по деревьям.

Унтер-офицер истошно орал на нас: «Эй, вы там, обезьяны, забирайтесь выше!» Мне удавалось вскарабкаться только на 3 метра. Рискуя сползти вниз даже с такой высоты, я каждый раз повисал на дереве, как старый мешок. Мне больше нравилось копать траншеи, переползать по-пластунски под колючей проволокой и не запутаться в ней, в то время как унтер-офицер кричал нам, чтобы мы еще ниже опустили зад.

Вскоре после начала нашего обучения я познакомился с двумя призывниками – Вилли Шютте и Вилли Зауке, которые стали моими самыми близкими друзьями. Особенно близко я узнал Вилли Шютте, с которым я часто играл в карты. Он был замечательным парнем из небольшого городка Блеккеде, ростом 173 сантиметра, коренастый и сильный. Это был человек уравновешенный, но, как и я, был склонен к розыгрышу. Служил он в орудийном расчете.

Еда в столовой была приличной и сытной, но мы никогда не могли с уверенностью сказать, что мы едим и пьем. По утрам в каждом взводе выделялся солдат, который отправлялся в столовую и приносил большой котел кофе. Если кто-либо из солдат совершал дисциплинарный проступок, командир взвода приказывал ему носить кофе всю неделю.

Один парень из нашего взвода в течение двух недель выполнял эту обязанность, и наконец командир сказал ему, что больше не нужно ходить за кофе в столовую. Он удовлетворенно ответил: «Что ж, теперь мне не придется мочиться в него». В то время как многим понравилась эта шутка, наш взвод заинтересовался, а что в таком случае мы пили.

Был еще один случай. Наш полковой лейтенант поднялся на рысаке по лестнице на второй этаж казармы. Может быть, он и был сильно пьян, но у меня нет никакого сомнения в том, что этот офицер хотел продемонстрировать нам, что ему, прусскому аристократу, позволено безнаказанно нарушать устав. Позднее мы столкнулись с совершенно другим типом прусского офицера в лице нашего первого командира роты.

Нам, новобранцам, разрешалось только на два часа уйти из казармы по воскресным вечерам. Пользуясь возможностью, я посетил тетю и дядю Шторков, чтобы увидеть моего брата Германа, и поужинал с ними. Однако большую часть свободного времени я проводил с Аннелизой. Как и до войны, мы ходили на танцы или в кино. Чаще мы просто прогуливались, сидели на скамейке и разговаривали. Конечно, невозможно было избежать поцелуев во время свидания, но она больше, чем я, беспокоилась, что нас могут увидеть.

Как-то, провожая Аннелизу воскресным вечером после прогулки домой, до цветочного магазина, поглощенный нашим разговором, я забыл о времени. Отдаленный звук горна предупреждал меня, что до вечерней поверки в 22 часа оставались считанные минуты. Поцеловав Аннелизу на прощание и пожелав доброй ночи, я как сумасшедший побежал к казарме. Пробежав более полутора километров так быстро, как только мог, я уже спустя несколько минут проходил мимо часового, окончательно выдохшийся, но точно в срок.