У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

Наш стремительный марш через мирные городки и деревни Люксембурга привел нас в Южную Бельгию. Мы прошли к северу от линии Мажино. Несмотря на следы больших боев на дорогах, мы не знали о том, что всего несколькими днями ранее немецкие танковые дивизии прорвали здесь французскую оборону.

Танковые соединения сейчас приближались к Ла-Маншу далеко на западе, угрожая французским и английским соединениям с тыла. Французская кампания была уже выиграна с точки зрения тактики, но впереди еще был целый месяц боев.

23 мая, после пятидневного марша, преодолев 130 километров, 209-й и 220-й полки нашей дивизии пересекли границу Франции и заняли позицию на фронте протяженностью около 15 километров к юго-востоку от Седана. Сменив другие немецкие части, оба полка заняли район шириной в более 6 километрах между французскими городками Кариньян и Музон. В то же время 154-й полк временно расположился рядом в качестве резерва в 50 километрах восточнее реки Мёз (Маас) в городе Арлон в Бельгии, пока не подошли другие немецкие части.

Теперь, когда наш полк был уже на фронте, я узнал о первых ожесточенных боях. Наша дивизия встретила яростное сопротивление французской алжирской дивизии из Северной Африки. Этот бой, как оказалось, стал для 58-й дивизии самым значительным во всей кампании. Алжирские солдаты вели скрытный огонь по нашей пехоте с деревьев. Чтобы продвинуться вперед, наши пехотинцы использовали снайперов и обстреливали кроны деревьев из пулеметов. В отдельных случаях они даже применяли огнеметы, чтобы выкурить алжирцев из укрытий.

Во время этих боев линия фронта приходила в движение, наши части перемешивались с частями противника. В таких условиях рота тяжелого вооружения полка не могла задействовать для огневой поддержки гаубицы, чтобы не подвергать опасности наших солдат. Вместо этого пехота могла надеяться только на дальнобойную артиллерию, которая обстреливала тыловые районы противника, чтобы помешать переброске на передовую линию подкреплений.

К 25 мая наш полк, оставивший Арлон, прошел более 70 километров и занял позиции на новом участке фронте нашей дивизии у французского городка Бомон-ан-Аргон. В полдень я получил приказ от обер-фельдфебеля Элерта отнести пакет в одну из наших частей на передовой. Целью моей командировки была небольшая деревушка Пуйи-сюр-Мёз, расположенная на берегу реки Мёз (Маас), приблизительно в 5 километрах к западу от Бомон-ан-Аргона.

Я не колебался ни минуты; приказ надо было выполнить, не задавая лишних вопросов. Самый лучший ходок во взводе, я стремился испытать себя в деле, хотя мой энтузиазм несколько расхолаживало чувство опасения, с чем мне придется столкнуться.

Дорога к деревне спускалась с холма, лишенного всякой растительности; меня прекрасно видели вражеские наблюдатели, и я был открыт артиллерийскому огню. Кругом не было никого, когда я направился вниз по склону. Заметив меня, французская артиллерия почти сразу же начала обстрел. Услышав свист приближавшегося снаряда, я бросился в придорожную канаву, прежде чем он успел разорваться впереди меня в сотне метров.

Позднее я научился по характеру свиста определять расстояние, на котором падают от нас снаряды, и представляют ли они для нас опасность. В России я обычно говорил: «Это в ста метрах от нас. Пусть стреляют». Когда я в первый раз попал под вражеский обстрел, мне казалось, что снаряды падают в опасной близости.

Снаряды продолжали ложиться слева и справа от меня, один взорвался на расстоянии всего 40–45 метров. Каждый раз, когда раздавался свист приближавшегося снаряда, я бросался в кювет у дороги. Если в течение минуты все было тихо, я поднимался и, согнувшись, начинал перебежку, вплоть до того момента, когда подлетал очередной снаряд. Вероятно, я проделал это не меньше дюжины раз, и за полтора часа я продвинулся всего километра на полтора.

В сумерках я наконец-то добрался до нашей позиции в Пуйи-сюр-Мёз и вручил донесение дежурному офицеру. Теперь я был в деревне, которая давала хоть какое-то укрытие от французской артиллерии, безжалостно бившей по нам, выпуская по пять-шесть тяжелых снарядов в минуту.

Эту ночь я провел в каменном винном погребе под домом, в который набилось от двадцати до тридцати солдат. От гремевших один за другим разрывов постоянно содрогалась земля. Стояла кромешная тьма, с потолка сыпалась струйками пыль, и нельзя было не думать о том, не попадет ли следующий снаряд прямо в дом.

Когда под утро артиллерийский огонь прекратился, я оставил разрушенную деревню и отправился по той же самой дороге в обратный путь. Надо было спешить, пока окончательно не рассвело. Когда я поднимался по склону холма, я бы почувствовал, если бы кто-то целился в меня, но теперь я ощущал себя увереннее. Обнаружив случайно на дороге неразорвавшийся 75-миллиметровый снаряд, у которого выгорел заряд, я решил взять его с собой на память о моем боевом крещении и сунул его под мышку.