У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

Несмотря на спорадические бои, двухмесячное пребывание под Ораниенбаумом дало нашей дивизии крайне необходимое время восстановить свои силы и получить подкрепления. Сражаться три с половиной месяца без передышки, как это было на Волховском фронте, – такого мы еще не видели. Обычно войскам, участвующим в тяжелых непрерывных боях, через три или четыре недели полагалось давать отдых.

На фронте, подобном Ораниенбаумскому, где имеют место лишь отдельные столкновения с противником, войска проводили от 80 до 90 процентов своего времени. Исключая редкие ротации личного состава, у нас было время и сыграть партию в карты, и написать письмо, сидя в бункере. Как и во многих других случаях, у нашей роты тяжелого вооружения было преимущество в сравнении с регулярной пехотной ротой в том, что нам больше приходилось сидеть в тылу.

1 августа я был произведен в унтер-офицеры, а неделей позже меня наградили Восточной медалью за участие в зимней кампании 1941/42 г. Мы называли ее между собой медаль «Мороженое мясо». Ее получали бойцы, выжившие в страшных морозах, которые убили многих. Но я больше всего обрадовался предоставленному мне внеочередному трехнедельному отпуску, начинавшемуся 11 августа.

Покидая Ораниенбаум, я отправлялся в 1600-километровое путешествие домой в Германию. Последний раз я видел свою семью и Аннелизу в ноябре 1940 г., и мне было трудно поверить, что я наконец возвращаюсь. Когда я воевал в России, мне казалось, что родной дом находится где-то далеко-далеко.

Первый отпуск за время службы в России. 11–30 августа 1942 г.

Когда мы достигли границы Третьего рейха в Тильзите, в Восточной Пруссии, военные власти потребовали от всех пассажиров пройти дезинфекцию. Вся наша одежда и вещи были пропарены при большой температуре в специальных больших камерах, а мы долго мылись под горячим душем. Очистившись от всякой заразы, мы въехали на территорию Германии. Когда я покинул Россию, меня охватила эйфория.

Через три дня после моего отъезда из Ораниенбаума я приехал в Пюгген, где мне был устроен еще более горячий прием, чем после моего первого возвращения из Бельгии. За время моего двадцатимесячного отсутствия мои сестры, особенно моя пятилетняя сестра Маргарита, настолько выросли, что я с трудом их узнал. Мои игры с ней остались одним из самых приятных воспоминаний моего отпуска.

Мои домашние встретили меня и вели себя со мной, словно я герой-победитель. Моя мать накрывала для меня отдельно стол в обеденной комнате, чему остальные члены семьи по-доброму завидовали. Мои сестры, когда я обедал, стояли за дверью и пели песенку с грустным мотивом: «Послушай наш тихий напев от всех молодых дев».

Многие немецкие мужчины теперь служили в армии, и к солдатам в обществе продолжали относиться с уважением. Мать, гордившаяся моей службой на фронте, попросила меня надеть военную форму, когда мы собрались ехать за покупками в ближайший городок Зальцведель.

Несмотря на все усилия домашних, вернуться к прежней привычной жизни, как это было после Французской кампании, было невозможно. Когда солдат возвращался домой с войны в России, он становился другим человеком. Меня никак не могло оставить то внутреннее напряжение, что появляется в обстановке постоянной опасности на фронте.

Привычная работа на ферме, а не мои попытки расслабиться, лучше всего помогала снять стресс, хотя прошли годы, прежде чем мне удалось от него окончательно избавиться. Кроме того, мне приходилось убивать, пусть и в бою, а это никогда не изгладится из памяти.

Несмотря на то что сама ферма со времени моей юности не изменилась, в Пюггене многое стало другим. Немецкое правительство начало использовать военнопленных и мобилизованных граждан в качестве рабочей силы на заводах и фермах, чтобы заменить рабочих, призванных в армию. После поражения Польши в 1939 г. в нашу деревню прибыло несколько поляков-военнопленных. На следующий год к ним присоединилось еще больше работников из Франции и Бельгии.

Местные власти, знавшие о неодобрительном отношении моих домашних к нацистам, всячески старались осложнить им жизнь. Моему отцу, призванному в конце войны в фольксштурм, было приказано следить за работниками-иностранцами, которых было человек двадцать в нашей деревне. Он был вынужден проводить ночь в трактире недалеко от нашего дома, чтобы стеречь пленных, запираемых на ночь в танцевальном зале заведения.

Поскольку моему отцу было около 50 лет, он вряд ли сумел бы предотвратить попытку побега. К счастью, с пленными проблем не возникло. Один из них, бельгиец, сказал моему отцу: «Ну что же, герр Люббеке. Вам не придется долго быть охранником. Очень скоро вы станете пленным, а мы будем вас стеречь».